Я медленно приподнялся на локте и молча посмотрел на них. Сердце колотилось, но дыхание я выровнял. Страх был. Но я не подавал вида.
— Ты занял не свое место, — второй, молодой и прыщавый Эйнар, тыкнул пальцем мне в грудь. — Это место свободного человека. Смотри под ноги, пришелец. Здешняя земля неровная, камни скользкие. Можно и шею свернуть. Случайно.
Храни молча вышел из тени. Его взгляд скользнул на нож-сакс, лежавший рядом со мной. Он медленно, с демонстративным презрением, плюнул. Густая слюна ударила в полированную сталь и медленно, противно поползла вниз по лезвию. Это был ритуальный вызов, плевок на память предков и на мою принадлежность к кругу воинов.
Они замерли, ожидая моего взрыва. Ждали, что я кинусь на них с голыми руками, заору, потребую сатисфакции — и дам им законный повод затоптать меня здесь же, в темноте, списав все на бытовую драку.
Но я не двинулся. Мои пальцы сжали холодный, шероховатый камень-оберег, подаренный вёльвой. Я впился взглядом в каждого по очереди, задержавшись на лице Храни. Мой взгляд был спокоен, пуст и тяжел, как галька на дне фьорда.
Мое молчание и эта напускная, нечеловеческая уверенность в собственных силах подействовали лучше любого крика. Конечно, я блефовал! Но они ждали зверя, а встретили стену. Гуннар и Эйнар неуверенно переглянулись. Храни стиснул челюсти, его глаза метнули молнию ненависти, но он сдержался. Плевать на лежачего — одно. Начинать драку первым у порога дома ярла — совсем другое.
— Сладких снов, скальд, — бросил Гуннар через плечо, уже отступая. — Смотри, чтобы они не стали последними.
Они развернулись и растворились в ночи.
Я еще несколько минут сидел неподвижно, глядя в пустоту, пока адреналин не отпустил. Потом встал, взял сакс. Сначала промыл его водой из бочки у входа, смывая осквернение, и лишь затем насухо вытер о край своего плаща.
Затем подошел к столбу, где висела готовая факельница. Достал из-за пазухи вощеную дощечку и острый гвоздь, найденный возле кузни. И по странному наитию стал записывать имена. Столбиком.
Слева были те, кто проявлял ко мне открытую неприязнь или скрытую угрозу: Храни. Гуннар. Эйнар.
Справа я разметил лояльных и нейтральных людей: Эйвинда. Торгрима. Ингвильд. Астрид и Бьёрна — с огромным знаком вопроса.
Раб борется за еду и жизнь. Свободный человек — за место под солнцем. А чтобы его удержать, нужна не только личная сила. Нужна своя стая. Своя сеть влияния, долгов и обязательств… Именно такие мысли пришли мне в голову этой ночью…
Глава 9
* * *
Он ненавидел это место всей своим естеством, привыкшим к простору фьордов и ясности боя.
Воздух в лачуге вёльвы был густой, спёртый — он смердел старой костью, сушёными травами и чем-то ещё, что въедалось в ноздри и не выветривалось, как запах гниющих зубов.
Бьёрн стоял посреди убогой хижины, подавляя привычный рефлекс — схватиться за рукоять меча. Паутина и переплетённые корни свисали с низкого потолка, цеплялись за волосы. Под ногами хрустел разный сор.
Пришел сюда ярл не из суеверия… Чёрт с ними, с суевериями! Он был прагматиком. Просто перед большой игрой нужно было проверить все переменные. Даже самые скользкие и туманные.
Особенно такие.
Неведомое могло перевесить чашу весов в бою. Игнорировать это было глупо. А грядущий поход на ярла Эйрика, давнего врага и соседа, был именно большой, рискованной игрой.
— Я принес дары, старуха, — его голос, привыкший рубить с плеча, здесь прозвучал приглушённо и неуверенно, будто завяз в болоте. Он швырнул на грубый, закопчённый стол добрый кусок свежей баранины и небольшой глиняный горшок, доверху наполненный густым, тёмным мёдом, — ценная вещь.
Из глубокой тени, с лежанки, застланной потёртыми шкурами, послышался шорох. Сухой, как шелест осенних листьев…
Слепая вёльва, напоминавшая высохшее, пролежавшее век в земле яблоко, протянула костлявую, дрожащую руку. Пальцы с кривыми, жёлтыми ногтями нащупали мясо. Она безразлично, почти с презрением, швырнула его в угол хижины. Оттуда сразу же донеслось довольное, низкое урчание — громадный чёрный кот, сливавшийся с темнотой, принялся терзать дар.
— О чем ты пришел спросить меня, ярл? — просипела она.
Вопросы Бьёрна посыпались чёткими и лаконичными выстрелами. Поход? Успех? Добыча? Потери? Он не верил в предсказания, но верил в закономерности и знаки. Может, старуха слышала что-то от купцов или странников? Может, смогла уловить настроения, которые он, погружённый в свои дела, упустил?
Вёльва сперва какое-то время помолчала, а потом хрипло и беззвучно рассмеялась.
— Определенно, успех ждёт тебя, Бьёрн Весельчак… Но если ты возьмёшь с собой Того-Кто-Стремится-Все-Знать. Чужого. Дважды-рождённого!
Ярл нахмурился, сразу догадавшись, о ком она… Рюрик. Опять он. Этот странный вольноотпущенник. Его успехи были полезны, но его присутствие всё чаще вызывало смутную тревогу. Как сквозняк из щели в хорошо укреплённом доме.
— Но сначала — ЖЕРТВА, — продолжила старуха. — Не монета, и не мёд. Голова Белого оленя из Сумрачного леса вполне сгодится. Принеси мне её сюда. Тогда твой путь будет благословен!
Холодок пробежал по спине Бьёрна. Все знали байки про тот лес. Все с детства… Про тропы, что меняются для тех, кто им не рад. Про тени, что шепчут и сбивают с пути. Про то, что оттуда иногда не возвращались самые лучшие охотники. А Белый олень? Ярл был уверен, что это миф. Небылица для запугивания детей.
— Бредни старух, — буркнул он, но привычной уверенности в его голосе уже не наблюдалось. — И каков будет исход охоты?
— Яркий и доблестный! Угодный богам! — резко воскликнула вёльва, и это прозвучало, как насмешка или проклятие.
Мужчина замер, обдумывая услышанное, а затем задал главный вопрос. Тот, что глодал его изнутри и не давал спать по ночам. Он спросил о войне с конунгом, чья жадная тень уже легла на земли Буяна.
Вёльва