— Возьми… — ее шепот был едва слышен сквозь общий гул.
Быстрым, ловким движением, незаметным для посторонних, она вложила мне в ладонь маленький, гладкий, отполированный до блеска черный камушек. Обсидиан. Он был теплым на ощупь.
— Что это? — спросил я, чувствуя странное тепло, идущее от камня прямо в кровь.
— Камень Тоски. — ее губы едва шевельнулись. — Чтобы твоя рука помнила… что ей есть за что держаться в бурю.
Она быстро отшатнулась и скрылась в толпе, не поднимая глаз. Я не смотрел ей вслед. Я сжал камень в кулаке, поднес сжатый кулак к груди, в область сердца. Жест обета. Жест, понятный без слов.
— Выступаем! — пророкотал голос Бьёрна, заглушая весь шум. — Весла — по местам!
Сходни убрали. Гребцы, уперев весла в причал, напряглись. Драккар дрогнул, с глухим скрежетом тронулся с места и медленно, нехотя, пополз в открытую воду, навстречу свинцовому горизонту.
Я встал на носу, спиной к уходящему Буяну. В одной руке я сжимал древко топора, доставшегося от поверженного врага. В другой — горячий камень, залог возвращения. Обещание будущего…
Глава 13
Камень.
Гладкий, холодный, тяжелый обсидиан. Вулканическое стекло.
Он был идеально отполирован морем и чьими-то терпеливыми пальцами. Я вдавливал его в ладонь, пытаясь через боль вернуть себя в настоящее. В реальность, где я стоял на носу драккара, а не в том бреду, что, в последнее время резвился у меня в черепе.
Утро было жидким и серым. Солнце сегодня явно скромничало. Оно притворилось простым бледным, размытым пятном и спряталось за пеленой высоких облаков. Воздух висел холодным, влажным саваном. Он был пропитан солью и едким духом смоленого дерева.
«Морской Волк» мерно вздымался на длинной океанской зыби, его носовая фигура — дубовый, оскаленный волк — то взлетала к небу, то обрушивалась вниз, словно пытаясь ухватить зубами серую пену.
В голове царила свалка. Мысли скакали, как обезумевшие животные. Теплота прикосновения Астрид. Тот самый, негромкий хруст — влажный, костяной — когда мой сакс нашел мягкое место в теле Храни. Пыль на книжных стеллажах в московской квартирке. Скулеж Боя. Зловещий, безжизненный шепот Ставра: «Туман тьмы скроет лик и друга, и врага».
Это трудно было назвать рефлексией. Скорее всего, у меня просто появилось лишнее время на безделье. А оно, как водится, вечно бьет по мозгам.
Я только-только стал осознавать, что по-настоящему убил человека. Не в компьютерной игре… Не в горячке, не рефлекторно. Я вызвал его на хольмганг, посмотрел в глаза и убил. Хладнокровно и расчетливо.
Как посредственный историк, я знал: для этой эпохи это было в порядке вещей. Судебная практика, славный хольмганг. Но я-то не отсюда. Во мне сидит заноза — совесть другого мира. Она сейчас скребется изнутри, гложет, не дает уснуть.
Я сменил один вид рабства на другой. Сначала был рабом системы. Своего бессилия, своей тоски, своего никчемного существования в мире пластика и кондиционеров. Теперь я раб своих поступков. Раб этого топора, что висит у меня за поясом. Раб этого камня в моей руке. Раб слова, данного Бьёрну. Раб долга, который я сам на себя взвалил, как ярмо.
Я — вольный человек. Но свобода оказалась клеткой побольше. А цепи — просто стали невидимыми.
Я сжал камень так, что его острые края впились в кожу. Боль была сладким, единственно реальным ощущением. Мне отчаянно захотелось поцеловать Астрид… Утонуть в ее волосах. Спрятаться от мира… От самого себя.
Берег.
Он возник из тумана неожиданно, как мираж. Неприветливый, каменистый, поросший низким, корявым кустарником.
Владения Эйрика-Собаки.
Земля, которую мы пришли забрать силой.
Я впился глазами в береговую линию, пытаясь разглядеть детали. Это был чей-то дом. Чья-то жизнь. Я видел дымок, поднимавшийся из-за частокола небольшого борга на возвышении. У его подножия теснилась парочка жалких хуторов.
И люди.
Крошечные, снующие фигурки. Женщина, доившая козу у покосившегося забора. Старик, сгорбившийся над сетью на галечном пляже. Двое детей, гнавших пару гусей к воде. Они замерли и уставились на наш маленький флот — пять драккаров, скользящих по воде, как тени морских чудовищ.
Люди просто стояли и смотрели. Застывшие, будто вырезанные из дерева.
— Почему они не бегут и не бьют тревогу? — спросил я, не отрывая взгляда от берега. Голос прозвучал хрипло. — Почему не реагируют?
Эйвинд, стоявший рядом, плюнул через борт, проследив за тем, как слюну относит ветром. Он грубо рассмеялся.
— Бежать? А куда, скальд? От одного ярла к другому? У Эйрика они — скот. А скот не бежит. Скот просто ждёт, чьё ярмо окажется легче. Может, наше? А может, и нет. Их жизнь — это не выбор, а игра в кости. И они уже проиграли. Много раз.
Его слова ударили меня под дых, тупо и тяжело. Мой «освободительный поход», моя гениальная тактика, мое желание доказать всем и вся… Для этих людей мы были не освободителями. Мы были новыми сборщиками податей. Новыми хозяевами, пришедшими отобрать последнее. Просто сменится вывеска на бойне.
Я почувствовал, как подкатывает тошнота. Горький, желчный привкус во рту.
Ночь мы простояли в скрытой бухте, в паре часов ходу от цели. Высаживаться в кромешной тьме мы не рискнули. Это был верный способ напороться на копье разведчика. Мы развели жалкий огонек в каменном ящике, набитом землей. Осторожно, чтобы дым не был виден.
Сидели тесным кругом — Бьёрн, Эйвинд, я, пара других бородатых громил. Ели жареную на углях рыбу, запивая ее кислым пивом, которое отдавало дрожжами и металлом. Ветер гулял по берегу, заставлял пламя трепетать, а нас — ежиться и кутаться в плащи.
Чтобы как-то убить время, я попросил парней, чтобы они рассказали мне о близлежащих землях. Это давно стоило сделать, но все как-то не до этого было.
Эйвинд, разогретый хмелем, взял обгорелую палку и начал водить ею по плоскому камню, как указкой.
— Вот, — ткнул он, — наш остров. Наш Буян. А тут — владения Эйрика-Собаки. Гнилой кусок, от которого пахнет предательством. Дальше