Альпийские снега - Александр Юрьевич Сегень

Родное слово «еда»... Не провизия, не провиант, а именно еда.

Конечно, и на войне, и в жизни вперед выходят такие понятия, как служение Родине, доблесть, честь, отвага, наконец, любовь. Но все это подкрепляется питанием. Подпитывается едой.

Голодный боец — злой и в первые дни несытую злобу срывает на враге. Но на третий день пустого брюха его злоба начинает перерастать во внутреннее опустошение: пропади все пропадом, скорее бы уж убили, чем такая голодная жизнь. Он дерется с врагом еще злее, но уже и жизнь свою не жалеет. На пятый день такого существования им овладевает тоска, а через неделю наступает вялость, безразличие, умру — не умру...

Совсем другое дело, если боец хотя бы раз в сутки вступает в общение с полевой кухней. Он не обжорствует, но ест основательно, ровно столько, чтобы поддерживать себя в нужной форме. Сытость свою уважает и не станет безрассудно подставлять ее под вражеские пули и снаряды, а будет беречь и прятать собственное тело не как пустую емкость, а как нечто важное, содержащее в себе ценность. И в смертный бой пойдет с достоинством сытого воина, а не голодного, которому уже на все наплевать.

Так размышлял старшина Арбузов, повар стрелкового полка 245-й дивизии 34-й армии, до краев наполняя двенадцатилитровый армейский термос фронтовым гуляшом, который бойцы называют макалкой. Он состоит из говядины и свинины, основательно протомленных с картошкой, морковкой, луком и чесноком до той кондиции, когда из грудинки сами собой выскакивают косточки. Все это щедро сдобрено подливой, которая потом остается в котелках, в нее макают хлеб и доедают, отчего и блюдо получило свое наименование. Но повар Арбузов слово «макалка» не приемлет, его корёжит, когда кто-то называет харчо или шурпу похлебкой или того хуже — баландой, картофельные оладьи — драчёнами, спагетти по-итальянски — тягучей лапшой, и потому гуляш для него остается гуляшом. Даже при отсутствии столь обязательного компонента, как паприка. А также безотносительно к венгерскому происхождению блюда, но потому что само по себе слово удалое: поел и гуляешь.

Аромат разносился на километр, и полковой пес по кличке Фортель переживал, что не ему всецело предназначено сие великолепие, а лишь незаслуженно малая порция.

— Ну что, брат, — сказал повар Фортелю, потрепав его за ухом. — Ты, конечно, настоящий ценитель моей кухни. Поэтому сегодня для тебя целое богатство. — И он высыпал перед носом пса гору сочных и сладких грудных косточек.

Уважающий себя Фортель не набросился, как какой-нибудь подзаборный, а с достоинством подошел, понюхал и приступил к обеду. Зазвучал благословенный хруст.

Наглухо завинтив болтами крышку термоса, Арбузов уложил свое сокровище на брезентовые салазки, на спину забросил рюкзак с хлебом, салом, огурцами и зеленым луком и перекрестился:

— Господи, благослови!

Дивизия, в которой служил Арбузов, вошла в состав 29-й армии в середине июля, совершила марш на Бологое, потом дошла до Демянска и здесь была переписана в 34-ю армию. Во время контрудара под Старой Руссой она в середине августа заняла оборону по линии дороги Славитино — Большое Междуречье и наконец вошла в боевое соприкосновение с немцами, подверглась мощным ударам авиации, понесла большие потери, но стойко держала оборону.

Вот уже несколько дней полк под командованием подполковника Попова не имел возможности получить питание, воюя на пустой желудок, и приписанный к роте старшего лейтенанта Зубова фронтовой повар Арбузов по-отечески переживал за своих питомцев, отлученных от нормального питания, а сухой паек у них уже иссяк. Во сне он видел их голодные родные лица и страдал. Вот почему сегодня решился под покровом ночи пересечь огромное, голое и насквозь простреливаемое пространство, добраться до своих и спасти их от голода.

Конечно, можно дождаться, когда еда малость остынет, и тогда надеть термос на спину с помощью лямок, а рюкзак разместить на груди, но ему мечталось, как он раздает горячее чудо по котелкам и бойцы ликуют: «Ты смотри, еще дымится!» А потому он спешил.

— Товарищ старшина, разрешите с вами, — в последний раз попытался напроситься младший повар рядовой Никитин.

Арбузов, в мирное время работавший в лучших ресторанах, предпочитал только готовить, а потом смотреть, как Никитин разливает еду по котелкам. Лейтенант Репейников однажды заметил, что у бойцов именно Никитин инстинктивно ассоциируется с едой, поскольку его черпак доставляет пищу в котелки. Но с мнением Репейникова нельзя согласиться, бойцы прекрасно понимали, кто им готовит, а кто всего лишь разливающий.

— Отставить разговоры, — возразил Арбузов. — Если меня убьют, ты приготовишь щи да кашу?

— Доведется, так приготовлю, — почесал за ухом Никитин. — Но лучше не погибай. Немцы шпарят. Осторожнее будь, Василий Артамоныч. Термосом закрывайся, его наскрозь не пробьешь.

— Учи ученого, — проворчал старшина и пустился в путь.

И он полз, таща за собой салазки, что нисколько пока не обременяло. Вот только ночь, как назло, стояла светлая, полнолунная, а потому предательская. Чтобы не думать о возможных неприятностях, Арбузов продолжал рассуждать о великом значении еды.

Еще Суворов говорил: «Штык да каша — победа наша». Однажды в Италии великий полководец шел берегом реки Треббии и увидел, как солдаты, заметив его, зачерпывают воду, садятся и принимаются есть из котелков ложками. Подойдя, обнаружил, что в котелках одна вода. «Это что вы такое едите, братцы?» — «А изволь видеть, душа фельдмаршал, италийский суп», — отвечают они с издевкой. «А ну-ка, дайте попробовать! — присел к ним Суворов, взял котелок, ложку, стал хлебать да нахваливать: — А хорош суп италийский! Не жирный, не пересолен, не переперчён. — Облизал ложку и говорит: — Ничего, ребята, как только крепость возьмем, будет нам суп настоящий».

Эту историю Арбузов очень любил и часто рассказывал бойцам, всякий раз добавляя: «А при мне, ребята, вы еще ни разу италийского супа не пробовали». Опытный вояка и повар, был он и отменным добытчиком еще со времен той, предыдущей Германской войны, особенно когда служил во Франции, где лягушатники лишь поначалу заботились о пище для русского солдата-союзника, а потом кормили все хуже и хуже.

Но сейчас мы на своей земле и должны во что бы то ни стало найти солдату пропитание, особенно когда он держит оборону.