— Не двигайся! — резко сказал я. — Швы разойдутся.
Он замер, подняв руку, показал на меня пальцем. Как я понял, спрашивая кто я такой.
— Митрий меня зовут. Сын десятника Григория.
Глеб несколько секунд молчал, переваривая информацию. Потом медленно, с трудом, выдавил:
— Спасибо.
— Бл*ть, — не удержался я. — Сказал же, молчи!
В комнату вошёл боярин с женой, и я отступил на шаг, освобождая проход к их сыну.
Я вышел из комнаты, и ко мне тут же подошла холопка.
— Барыня велела накормить. Садитесь к столу.
Еда была как раз вовремя. После перевязки, я сам хотел просить покормить меня.
Потом я вернулся в спальню. И в принципе, остальное время было однообразно.
Когда я понял, что опасность Глебу уже не грозит, я засобирался домой.
— Отвар давать каждые несколько часов, — повторил холопке. Помимо неё рядом стояла Любава и внимательно слушала меня. — И следить, чтобы не было жара. Если начнет гореть, давайте больше отвара, чаще. Кормить также бульоном с мелко, очень мелко толченной едой. Никакой капусты, гороха, лука и чеснока ему не давать. И главное, повязку менять утром и вечером. Обязательно чистой тканью, прокипяченной. И руки мыть перед этим. С хлебным вином.
— Поняла, Митрий Григорьевич, — поклонилась холопка. И я завис от такого обращения. Чтоб ко мне по имени отчеству обращались я был слишком мал. А значит, это было проявление уважения. Тем временем она продолжила: — Всё исполню.
Ко мне подошла Любава, и потрепала меня по волосам.
— Спасибо тебе, Митрий. Это тебе лично от меня, — протянула она несколько монет. — Ратибор и Глеб тоже одариваться будут. Но позже.
Я посмотрел на монеты. Настоящее серебро!
— Ты заинтересовал меня Митька, — покачав головой сказала она. — Но… мы потом поговорим. Когда события немного утихнут. А пока спасибо. От всего сердца, спасибо.
— Пожалуйста, — ответил я, и поклонившись направился к выходу.
— Митрий, — окликнула меня Любава.
Я обернулся.
— Приходи завтра. И послезавтра. И так, чтобы все видели, куда ты идешь.
— Прошу меня простить, но зачем?
— Умный ты, Митрий, но и в то же время глупый. Думаешь почему Ратибор приказал тебе постелить здесь? — Я удивлённо посмотрел на неё. — Думают люди, что душу нечистому ты продал.
— А сейчас?
— Не волнуйся. Ратибор разобрался со смутьянами. Тебя никто не тронет.
«А боярская семья не так проста, как кажется.» — поймал я себя на мысли.
* * *
Выйдя из терема, я глубоко вдохнул.
Подтверждение слов Любавы, о внимание к моей персоне, я уже видел, пока шёл домой. Женщины несли воду от колодца, но стоило мне приблизиться, как разговоры стихли. А когда прошёл мимо, обернулись и зашептались.
Я слышал обрывки фраз:
— Это он… тот самый…
— Барича спас…
— Горло резал, а тот ожил…
— Или колдовство…
Последнее слово заставило меня поежиться. Колдовство. В средневековье это не комплимент. И не та интерпретация ситуации, которая мне нужна.
«Теперь ещё придётся ходить и оглядываться!»
Я свернул за угол и почти врезался в Артема. Кузнец стоял у входа, прислонившись к дверному косяку.
— А, Митька, — сказал он, увидев меня. — Как барич?
— Живой, дядька Артем, — ответил я. — Пришёл в себя.
Артем кивнул, но не выглядел успокоенным. Он почесал бороду, глядя на меня долгим взглядом.
— Митька, — начал он осторожно. — Ты… ты откуда это всё знаешь? Как раны зашивать. Резать плоть. Жилы шить. Ты не подумай, я знаю, парень ты хороший. И не верю, что душу продал нечистому.
«Вот те раз, оговорочка по Фрейду», — чуть не присвистнул я.
— Бог помог, — наконец ответил я. — Просто… знаю. Как будто всегда знал.
Артем нахмурился.
— Люди говорят… что это колдовство.
— И ты дядька так думаешь?
Артем покачал головой.
— Нет. Я уже сказал, я думаю, что ты хороший парень. И спас барича. — Он выпрямился, скрестил руки на груди. — Но будь осторожен, Митька, — второе предупреждение за сегодня получил я. — Не у всех барин дурость из голов выбил. — Я кивнул. — Ладно. Заходи ко мне. Поможешь немного.
— Дядька Артём, я домой хотел…
— Не надо тебе пока домой идти. — И видя, что я не понимаю, пояснил: — Григорий уехал. Приедет вечером. Не стоит тебе пока находиться одному. Понял?
— Понял.
— Ну, вот и славно. Идем, работы полно. Федор еще вчера просил десяток топоров сделать к концу недели. Барин приказал стену укрепить. А без топоров как это сделаешь?
Я последовал за ним в кузню.
— За мехи, — бросил Артем, доставая из угла заготовку для топора. — Жар нужен посильнее. Так что, давай, не ленись!
Я кивнул, взялся за ручки мехов и начал качать. Удары отдавались в ушах. А я качал мехи, глядя на работу кузнеца, и в голове крутились мысли.
«Как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Жаль, что как бы я ни старался, всё равно есть те, кто считает мои действия колдовством. Что ж, придется думать, как изменить мышление людей».
Пока думал, Артем закончил с первым топором и сунул его обратно в горн.
— Кстати, Митька, — сказал кузнец. — Олена вчера всю ночь не спала. Всё про тебя спрашивала.
— Олена? — переспросил я.
— Ага. Дочка моя. — Артем усмехнулся. — Ты уже забыл, как её зовут?
И смотрит с прищуром, изображая из себя ревнивого отца.
— Помню, — ответил я, как можно нейтральнее. — Как я мог забыть твою дочь, дядька Артём, если часто с ней вижусь у кузни.
«Проверяет что ли? Я это, или подменили меня… Если так, то уж крайне топорно».
— Она думает, что ты особенный. Что Бог тебе дар дал. Лечить людей. Все бы так думали, да? — Я промолчал, не зная, что ответить. Снова вопрос с подвохом.
Когда солнце начало садиться, Артем отложил молот, вытер руки о фартук.
— Хватит на сегодня. Пойдём умоемся. Поужинаем, и я тебя до дома провожу. — Он сделал паузу. — Завтра придёшь?
— Приду, — ответил я.
По дороге я снова чувствовал взгляды. Люди шептались увидев меня. Кто-то крестился, кто-то отворачивался. Но, видя идущего рядом Артёма, никто к нам не подходил.
Григорий уже был дома. Сидел за столом. Увидев меня и Артёма, спросил.
— Всё нормально? Проблемы были?
— Нормально, Григорий. Вроде обошлось.
— Спасибо, — сказал Григорий. Артём сказал, что не за что и вышел, оставляя нас с отцом одних.
Я прошёл внутрь, и увидел, что на столе лежит моя кожаная броня. Отец, по-видимому, ремонтировал её.
— Как барич? — обходя меня, чтобы вернуться на прежнее место, спросил он.
— Жить будет.
Григорий кивнул.
— Хорошо. Боярин доволен?
— Доволен, — ответил я,