Рукоятки — чёрное дерево, гладкое и блестящее, лезвие переливалось на солнечном свете.
Генерал взял её в руки, повернул так и эдак, взвесил в ладони.
— Это вещь, — сказал он наконец. — Даже если не куришь, хочется у кого-нибудь что-то отрезать.
Иванихин рассмеялся:
— Особенно если он из политуправления.
Генерал резко кивнул Иванихину:
— Молчи дурак! Перенеси все это в машину Борисенка. А так, молодец, лейтенант. Все выполнено с пониманием. Можешь на сегодня быть свободен. Только, чур, без фанфар и лишних разговоров. То, что ты сейчас сделал — часть большой дипломатии, и покрыто тайной. Понял?
Иванихин щёлкнул каблуками, и ушел тянуть суточное дежурство, растворившись в жарком мареве.
Генерал устало вздохнул и сказал, глядя на машину Кости:
— Вот теперь мы готовы вести переговоры всерьёз.
После чего вызвал Костю через нейроинтерфейс и сообщил ему, что в ночь они летят в Цюрих.
* * *
— Хочешь выстроить доверие с теми, у кого выхлоп пахнет политикой — начинай с рома и сигар.
Я хмыкнул:
— Особенно если в коробке лежит серебряная гильотина.
Снаружи тянуло с моря — ветер шуршал в пальмах, тёрся о ржавую сетку забора, издавая ровный, убаюкивающий скрип. Где-то хлопала жестяная крыша соседнего сарая, и этот редкий звук казался особенно громким в почти безлюдной ночи. Над островом висела круглая луна, подсвечивая двор жёлтым сиянием, будто кто-то сверху включил ночник, забыв его выключить.
Кабина атмосферника была полутёмной: только приборная панель давала холодное, слегка дрожавшее свечение, а из-за иллюминатора внизу тянулся узкий черный лоск океана — как лента бумаги под лампой. В салоне пахло табаком и слегка — ромом: генерал перед вылетом настойчиво настоял на ритуале «пару капель для храбрости». На коленях у нас с Филиппом Ивановичем — распечатки, схема движения, карты и пара старых фотографий из банковских архивов, которые мы успели получить к вылету.
Я устроился в кресле, подтянул шарф и, на автомате, включил нейросвязь. «Друг» молчал, экономя ресурсы, «Помощник» дежурил в фоне. В салоне было тихо — та приятная тишина, что бывает в хорошо отлаженном механизме. Только время от времени слышно шуршание систем и ритмичное урчание двигателей.
— Знаете, — начал я, пока генерал попивал ром и молча разглядывал карту, — мне кажется, это совсем не просто случайные увольнения и плохие диагнозы. Там какая-то более законченная схема или комбинация.
Измайлов поднял взгляд. В его глазах — осторожная заинтересованность: он любил, когда вещи выглядели просто на вид, но имели внутри сложную логику или структуру.
— Говори, — сухо предложил он.
Я откинулся и вытащил из папки схему потока данных, нацарапанную на листе, и постарался объяснить всё по пунктам, чтобы «Друг» мог параллельно подгружать свои выводы.
— Представьте себе — у нас есть тысячи людей, проходящих обследование в одной «удобной» клинике. Они сдавали кровь, снимки, проходили разные обследования. Всё это оцифровывается — даже сейчас какие-то технологии по сбору данных уже у них есть. Эти данные — не просто цифры. По отдельным маркерам можно оценивать риск развития онкологии, инфаркта, прочих затратных для работодателя заболеваний. Стандартный набор: белки-маркеры, результаты биохимии, семейный анамнез. Лаборатория формирует некий скор — вероятность за пять-десять лет.
— И дальше? — отрезал генерал, хотя я видел, что мысль его зацепила.
— Дальше скорость и методика: этот скор — в закрытый канал к страховым. Страховщик пересчитывает премии и риски. Банк — в свою очередь — получает от страховой сигналы: «рискованный персонал». Для работодателя — уведомление: «Сотрудник с высоким риском» — повод для реструктуризации штата. Уволили — уходят и обязательства работодателя по страхованию. А если человек имеет средства в ячейке, или у него депозит — есть юридические лазейки, чтобы по закону переработать условия обслуживания, «заморозить» движение по счетам, начать процедуру списания долгов, принудительную продажу и т. д. Это — не единичные сбои, это бизнес-процесс.
Генерал глубоко затянулся, выдыхая тёмное облачко, и пробормотал:
— Ты говоришь, что у них есть сквозной канал: от медицинского теста — до увольнения и финансового воздействия. Это уже не «случайная ошибка», это прямой умысел.
— Именно. И самое неприятное — это крайне неудобно доказывать. Все операции — в рамках правил: «конфиденциальность», «страховой риск», «банк-клиент». Никто ни к кому напрямую не пришьёт мошенничество. Но если у тебя есть массивы соотнесённых данных — ты видишь закономерность: увольнения следуют за анализами, выплаты по страховкам сокращаются, счета «замирают» и на выходе — активы переходят в руки предельно аккуратно.
«Друг» в это время тихо промурлыкал в мой канал: «Анализ подтверждает корреляцию. Зафиксированы 37 случаев в выборке; p-значение ниже порога случайности. Связи между клиникой — страховой — банком выявлены. Отсутствие прямых финансовых транзакций между ними не мешает сделать выводы по косвенным данным.»
— То есть это не классический подлог, — продолжил я. — Это система, настроенная на «выдавливание» экономически невыгодных для капитала граждан: сначала медицинский маркер, затем административная реакция, а вишенка на торте — юридическое оформление потерь. И всё завернуто в правовой фантик.
Измайлов молча потер виски рукой. В его голосе была та редкая смесь гнева и расчёта:
— Это — сволочное и изощрённое. Кто может это курировать? Частная инициатива? Или кто-то «наверху» даёт зеленый свет?
— Может и то, и другое, — ответил я. — Есть финансовый интерес у банков и у страховых. Но кто-то конкретный родил саму идею и должен был инициировать поток данных и дать «методичку» как оценивать риски. Иначе дешёвые люди просто заменяются — но тут явно есть координация. «Друг» находит привязки к нескольким филиалам, да и банк-оператор показал связки с офшорными каналами.
Генерал задумчиво покрутил в руках кубинскую серебряную гильотинку, что мы взяли на обмен — мелкая вещица, а символизм её был ёмок.
— Что предлагаешь сделать немедленно? — спросил он.
— Первое — защитить людей, которых ещё можно спасти. «Друг» и «Мухи» уже дали карту: семь критических случаев, четверо умерших. Надо быстро организовать мобильные осмотры с помощью медблока орбитальной станции, перепроверить диагнозы и поместить в независимый стационар, например тот о котором говорила Коралина. Если это часть схемы — их первые шаги: скрыть истинную картину болезни, ускорить бюрократические решения. Мы должны действовать точечно и эффективно.
— Защитить — дорого, — усмехнулся генерал. — И опасно: если мы полезем силой — это будет публично. Но ты прав: нужно спасать людей.
Я наклонился к генералу и сказал:
— И ещё. Нужно начать аккуратно «разматывать» цепочку: кто на уровне клиники передал данные страхователю, кто запустил алгоритмы и какие юридические основания использовали работодатели. «Друг» подготовит шаблоны по каждому из этих 37 человек: даты обследований, даты увольнений,