Сделав глоток, он подошёл в зеркалу.
— Васнецов. Зачем ему понадобился этот продажный полицейский? Неужели он как-то смог узнать, что мы помогли организовать похищение его дочери? — задумчиво проговорил парень, смотря на своё отражение.
И тут по изображению человека в зеркале пробежало несколько судорог. Нос распух, как от удара, а затем сузился и вытянулся. Губы втянулись и стали тоньше, а светлые волосы прямо на глазах изменили цвет и стали длиннее. Веки медленно опустились, закрывая карие глаза, а затем явили миру уже голубые. Кожа на левой щеке грубела, на ней появлялись рубцы, пока наконец на всей левой половине лица не проступил огромный, уродливый ожог.
Спустя пару десятков секунд в зеркале отразилось истинное лицо хозяина этого кабинета. Лицо, которое не видела ни одна живая душа в этом мире.
Глава 11
— Это очень, очень плохие новости! — встревоженно говорила мне сидящая напротив Виктория.
На её лице я впервые видел настоящий, неподдельный страх. Дерзкая журналистка, привыкшая к появлению на своём пороге разгневанных героев её колких статей, сейчас была напугана. И чем? Всего-лишь рассказом о том, что мне удалось выяснить накануне от спасённого Приходько.
И эта её реакция заставляла меня совсем иначе относиться к тому, что произошло вчера.
— Даниил, ты не понимаешь что это за человек! — пыталась донести до меня свои переживания она. — Если всё, что сказал полицейский правда, то надо молиться, чтобы Волк успокоился после поджога и забыл о нашем существовании.
Эти слова разозлили меня. Какого чёрта она так трясется при упоминании этого бандита? Спасибо, что хотя бы не заменяет прозвище различными эпитетами, вроде «сам знаешь кто» и «тот, кого нельзя называть».
— Вика, успокойся, — строго сказал я, посмотрев в испуганные глаза девушки. — Теперь мы знаем имя нашего врага и сможем придумать, как подобраться к нему.
— Подобраться⁈ — воскликнула она так громко, что сидящие за другими столиками люди в кафе удивлённо обернулись. — Ты что вообще удумал⁈
Я подождал, когда девушка чуть успокоится, и спокойно произнёс:
— Мы доведём наше расследование до конца. Разоблачив мелкого мошенника Степана, мы сами того не подозревая, наткнулись на огромную криминальную империю, опутавшую весь город. Конечно, мы не будем делать глупостей и идти напролом, но это будет наша война против преступности, которую мы доведём до победного конца.
— Нет Даниил, это будет не конец преступной сети Волка, а наш конец. Причём не фигуральный, а самый настоящий. Он убьёт нас всех, — спорила со мной Вика. — Ты просто не понимаешь. Это опаснейший человек, который, появившись из ниоткуда, смог подмять под себя всю организованную преступность за пару лет. Его имя обросло множеством слухов и легенд не просто так. Думаешь, что властям про него ничего не известно? Как бы не так! Они прекрасно знают, где он обитает, но что-то не спешат мчаться на задержание.
Её страх можно было понять, но точно не принять. Я не был идиотом и ясно понимал опасность. Но меня не устраивало моё положение и статус в этом мире. Настоящую свободу можно будет обрести, лишь встав на вершину этой пищевой цепи. Быть сильнее, богаче, влиятельнее остальных, тогда никто не сможет диктовать мне свои порядки.
А чтобы добиться этого, надо побеждать тех, кто сильнее тебя, каждый раз совершать невозможное и подниматься на новую ступень.
— Страх — его лучшее и самое эффективное оружие, — вновь обратился я к Вике. — Окутав себя коконом из слухов и легенд, он создал образ и репутацию, которая пугает людей так, что они боятся поднять головы. Но он просто человек со своими слабостями и уязвимостями. Да, сейчас мы не можем биться с ним на равных, но это не значит, что мы сдадимся.
Девушка слушала меня, затаив дыхание.
— Мы будем упорно работать, расти, набираться сил и влияния. Но всё это время мы будем готовиться к решающей битве, плести свою паутину, чтобы в решающий момент поймать в неё Волка, — уверенно сказал я.
Кажется, мои слова смогли достучаться до неё. Она уже не отрицала и не спорила. Да и страх в глазах сменился на неуверенность.
— Но зачем тебе это надо? Почему нельзя просто жить дальше, не рискуя? — уже робко спросила Вика.
— Это мой долг как журналиста и честного человека. У меня есть принципы, которые я никогда не посмею переступить. И если я вижу зло и несправедливость, то я не прохожу мимо. Наша жизнь — это борьба и, прячась в кусты при виде трудностей и опасностей, ты прячешься от самой жизни, — слова сами слетали у меня с языка, это не было заготовленной мотивационной речью, это был голос моего сердца.
Говоря всё это, я не на шутку закипел и, сам того не замечая, схватил опешившую девушку за руку.
— И самое главное, — посмотрелся я горящими глазами. — Он посмел напасть на газету. Мою газету! Это личное и такое прощать нельзя.
Выйдя из кафе, я никак не унимался. Кровь кипела от негодования и жажды действий. Как хорошо, что я вовсе не восемнадцатилетний пацан и могу не поддаваться таким порывам. Но эту энергию надо было использовать и я, взглянув на часы и поняв что у меня есть пара часов до назначенной встречи с Васнецовым, вспомнил про необходимость провести беседу с Виктором Наумовичем относительно рамок дозволенного в рекламе и его противостоянии с Евсеевым. Эта история с жёлтой прессой совершенно выбила у меня из головы обещание зайти к нему.
— Даниил Александрович, рад вас видеть! — поприветствовал меня бакалейщик, на этот раз стоящий за прилавком в грубых синих джинсах, коричневых высоких ботинках и клетчатой рубашке с закатанными рукавами и расстёгнутой верхней пуговицей.
— Добрый день, Виктор Наумович, — пожал я протянутую руку. — Вижу вы продолжаете очень умело подбирать образы.
На лице дедка просияла довольная улыбка от моего комплимента.
— Это всё Любаша. Она и за гардеробом моим теперь следит, и за домом, и вообще на все руки мастерица. Ну вы понимаете о чём я, — хитро подмигнул он мне.
— Виктор Наумович! — картинно возмутился я, а сам конечно порадовался за старичка. Никогда бы не подумал, что предложенная ему провокационная реклама настолько преобразит жизнь пожилого бакалейщика и сделает его таким счастливым. Зная его много лет, он всегда был одиноким волком, не пускающим волчиц в свою берлогу. А теперь