➧Здесь, кажется, главная проблема проекта — сопряжение идеи микрорайона с идеей проспекта. Ее ясно видит и сам Сперанский, говоря о Краснопутиловской улице: «так хорошо определившаяся в масштабе и ритме застройки, [она] объединяет функции городского транспорта и обслуживания населения — функции явно несовместимые» [142]. А еще весной 1958-го опубликованы первые проекты трех новых районов: вокруг Новоизмайловского, Ланского и западные кварталы Васильевского острова [143]. Так вот, в последнем уже нет идеи магистрали, вокруг которой строится микрорайон. Кварталы обращены внутрь себя, дома глядят друг на друга. Есть, конечно, залив, но от него (в проекте) дома отделены (и закрыты) широким бульваром. И именно так — с упором на удобство жителей, а не на красоту главной улицы — будут строиться все микрорайоны в будущем.
Макет района Новоизмайловского проспекта. 1958
➧Здесь же определяющей остается идея проспекта. Более того, питерское своеобразие критик видит именно в том, что строятся новые микрорайоны вокруг магистралей, а поскольку те связывают их с центром, то они наследуют их ансамблевую логику застройки [144]. В «ансамблевости» видит спасение и главный автор Новоизмайловского, мучительно пытающийся примирить индустриальность жилья и понятия о красоте [145]. Тем не менее устройство проспекта весьма прогрессивно: посередине — скоростной проезд, по краям — проезды местного значения, все они разделены рядами деревьев и газонов. Тротуары сделали позже, поэтому на ранних фотографиях проспект кажется молодым регулярным парком, по которому бродят редкие люди (и проезжают еще более редкие автомобили).
Депутаты Ленгорсовета осматривают макет площади Конституции на выставке, посвященной новому Генеральному плану Ленинграда, в Таврическом дворце. 1966
➧Конечно, современного понятия о благоустройстве тогда не было, да и озеленение было примитивное. «Мы еще не умеем по-настоящему ни проектировать озеленение, ни выполнять его в натуре» [146], — горюет Сперанский. Поэтому летом зелень не спасает от жары, а зимой — от ветров. Но главная беда — это ширина проспекта: 90 метров в красных линиях! Московский проспект — всего 50, Новый Арбат — едва 70. Этот размах явно превышает психологические возможности человека освоить и «присвоить» пространство. Конечно, такая ширь целила в будущее, когда «после ликвидации Варшавского вокзала Ново-Измайловский и Измайловский проспекты сольются воедино, превратившись в одну из самых длинных улиц города» [147]. Но не только в будущее — неслучайно критик заикается здесь о том, что проспект будет не только самым широким, но и самым длинным. Советская власть все время боролась с прошлым, но не в силах противопоставить ему качество, брала количеством (благо, земля принадлежала государству), неслучайно главной идеей 1960-х стал безразмерный космос (а проспект прошел по территории бывшего Корпусного аэродрома). «Именно эта оптика строит взгляд, — пишет арт-критик Дмитрий Пиликин, — когда мы говорим, что Новоизмайловский с его безудержной широтой и „неэкономной“ планировкой выглядит сегодня странно, как реликт из советского „космического“ прошлого» [148].
Вид проспекта от площади Конституции. 1971
➧Из сегодняшнего дня, когда мы усвоили, что «город должен быть плотным», это выглядит прекраснодушным безумием, а руки девелоперов чешутся тут все уплотнить. «Его циклопические размеры, — продолжает Пиликин, — не сходятся с современными понятиями уюта и комфорта» [149]. И это уже похоже не просто на недоработку, а на судьбу. Когда стало ясно, что преодолеть 4 км до Обводного не так-то легко, а другие трассы успешно связали юг города с центром, проспект просто забросили. Он не пошел ни на Юг, ни на Север, и даже улицу Победы до него не стали доводить. На площади Конституции, которая когда-то мыслилась как пляс Этуаль — с восемью лучами, и которая должна была стать общественным центром района, хотели возвести универмаг, ресторан, дом пионеров, но построили только кинотеатр «Меридиан» (а уже позже обстроили ее тусклыми зданиями проектных институтов). За зеленью перестали ухаживать, она разрослась как сорняки — и стало очевидно, что высоты башен мало, былой ритм совсем испарился. Скульптор Григорий Ястребенецкий полагал, что проспект «лишен остроты и художественной завершенности», потому что тут нет «скульптурных композиций, рельефов, монументальной росписи» [150], но и это потеряло актуальность. Конечно, «все это можно было бы решить хорошим ландшафтным дизайном и малыми формами с гастрономией» [151], — замечает архитектор Сергей Агеев, но пока проспект остается просто единственным в Питере полностью сохранившимся памятником советского градостроительства. Да и всей советской утопии.
15. ВТОРОЙ ДОМ ЛЕНСОВЕТА («ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО») 1962–1966
АРХИТЕКТОРЫ В. БЕЛОВ, А. ЛЕЙМАН, А. ГОВОРКОВСКИЙ
ХУДОЖНИК С. КОВАЛЕНКОВ
ПЕТРОВСКАЯ НАБЕРЕЖНАЯ, 4
ГОРЬКОВСКАЯ
Элегантная пластина с окнами в пол скрывает не только свой возраст, но и целый элитный дом
Сегодня название этого дома можно принять за риэлтерский ход, но отражает оно (уже еле слышное) саркастическое отношение советского народа к тем, кто в обществе равных был равнее других, — к новой советской «знати», которую составили выдающиеся деятели искусства и высшие сливки номенклатуры. Юмор этого прозвища еще и в том, что никакими привычными атрибутами богатого жилья этот дом не обладал. Ни колонн, ни арок — плоская серая пластина. И если спереди он хотя бы облицован бетонными плитами, то со двора это ангобированный кирпич (пустотелый красный, покрытый белой глиной перед обжигом). Да еще и задворки гастронома. Правда, очень хорошего. «Мама приносила продавцам билеты на концерты и в театры, а они ей — хороший шмат мяса» [152], — вспоминает дочь композитора Андрея Петрова, которому квартиру в этом доме выделил лично первый секретарь обкома партии.
➧Тема классового расслоения была мучительной для советской власти, категорически отрицавшей его наличие. А именно в квартирном вопросе он проявлялся ярче всего: ну не может главный режиссер БДТ жить в хрущобе на отшибе. Но как это было объяснить живущим в той самой хрущобе? Поэтому приходилось эту проблему прятать, пока она не вылезала на волне очередной оттепели или перестройки. Каждый всплеск