Протоиерей Константин Зелинский, настоятель приходов храма Архангела Михаила и храма прп. Серафима Саровского в Новониколаевском районе Волгоградской области, руководитель отдела религиозного образования и катехизации Урюпинской епархии, доцент кафедры теории, методики и организации социокультурной деятельности ВГАПКиПРО, зам. дир. по науч. – мет. работе Новониколаевской средней школы № 2, кандидат педагогических наук. 2014 г.
Совместимость светского и религиозного подходов
С уважением принимая мнение и аргументы педагога и приходского священника (протоиерея и кандидата педагогических наук), отмечу неопровержимый факт: как показал кровавый двадцатый век, глубоко верующие люди наиболее мужественно переживали трагические моменты своей жизни даже тогда, когда находились на пороге гибели. А многие из них демонстрировали жертвенное поведение. Мать Мария (Кузьмина-Караваева) добровольно пошла в газовую камеру за две недели до освобождения концлагеря вместо женщины, у которой было двое детей. Таких людей было немало среди представителей не только православия, но и других конфессий. Отрицать эту историческую данность невозможно. Благотворность воспитания мужественного отношения к жизни и смерти у детей и юношества на их примере очевидна. Но тут же возникает ряд острых вопросов.
А что, разве нерелигиозный человек не способен на мужественное, достойное поведение в экстремальных обстоятельствах? Если он не религиозен, то мы откажем ему в праве на постановку коренных вопросов бытия перед подростками, которые в ней остро нуждаются? Доводя до абсурда эту в корне неверную точку зрения, остается лишь потребовать справку о крещении для предоставления права на обсуждение с детьми вечных вопросов. Надеюсь, до этого дело не дойдет.
К вере нельзя привести принудительно. Нужна волшебная встреча. Митрополит Антоний Сурожский, вспоминая свою юность, замечает, что пришел к вере сам, не благодаря, а вопреки принудительному воцерковлению. И рассказывает, как внезапно он ощутил Его присутствие.
Замечательный педагог Сергей Иосифович Гессен признавал возможность взаимного дополнения научной и религиозной картины мира, а в воспитании выделял несколько слоев: «Воспитание – сложный процесс, состоящий из нескольких слоев, один поверх другого, подобно геологической структуре земной коры. Существуют четыре пласта, или плана, человеческого бытия: биологический, социальный, духовно-культурный и благодатный, который определяется как Царство Божие. Этим названным выше пластам человеческого бытия соответствуют четыре уровня воспитания: как психофизического организма, как общественного индивида, как личности, включенной в культурную традицию, как члена царства духа. Четвертый пласт, высший, – это план благодатного бытия, в котором воспитание выступает как Спасение, которое осуществляется через любовь к ближнему и любовь к Богу и ведет человека к личному бессмертию. В этом высшем эсхатологическом смысле образование есть „забота о смерти“, забота об идущих на смену поколениях, которым передается культурное наследство, живой поток творчества…
Царство Божие в развитом здесь нами понимании не следует представлять в виде Царства Божия традиционного церковного богословия, как вознесенное в небеса особое царство, совершенно отделенное от этой земной жизни страшной косой всемогущей смерти. Подобно тому, как смерть не просто конец земной жизни, приоткрывающий вход в потустороннее бытие, но постоянный спутник посюсторонней жизни, с которым мы находимся в неустанной борьбе, точно так же Царство Божие, как мы его здесь понимаем, пронизывает ближе всего к нему стоящие формы объективного духа, на которые оно объективно опирается, а через их посредство просвечивает и в низших слоях социальных порядков, и, наконец, в самой организации жизни биологического вида „человек“…» [32]
Не у всех людей случилась в жизни волшебная встреча, подобная той, которую описывает Антоний Сурожский. Но светский человек (неважно – педагог, психолог или родитель) должен укреплять веру ребенка в жизнь. Где искать основания для этого? В культуре, которая, разумеется, несет разные начала, в том числе и упаднические. Но это означает, что в культуре мы будем опираться на то, что вселяет надежду и укрепляет волю к жизни.
У Булата Окуджавы есть стихотворение, посвященное Юрию Никулину. На первый взгляд, оно о цирке. Но, как у каждого большого поэт, речь идет о философии жизни.
Цирк – не парк, куда вы входите грустить и отдыхать.
В цирке надо не высиживать, а падать и взлетать.
И, под куполом, под куполом, под куполом скользя,
ни о чем таком сомнительном раздумывать нельзя.
Все костюмы наши праздничные – смех и суета.
Все улыбки наши пряничные не стоят ни черта
перед красными султанами на конских головах,
перед лицами, таящими надежду, а не страх.
О Надежда, ты крылатое такое существо!
Как прекрасно твое древнее святое вещество:
даже если вдруг потеряна (как будто не была),
как прекрасно ты распахиваешь два своих крыла
над манежем и над ярмаркою праздничных одежд,
над тревогой завсегдатаев, над ужасом невежд,
похороненная заживо, являешься опять
тем, кто жаждет не высиживать, а падать и взлетать. [33]
Все так. У любого человека в жизни чередуются взлеты и падения. Но надежда дается лишь тому, кто готов падать и взлетать.
Готовность к самостоянию
Укрепление воли к жизни – лишь одна линия воспитания юношества. Другой не менее важный путь жизнеутверждения – выработка у детей готовности к самостоянию. Его прохождение в значительной степени защищает молодого человека от разнообразных манипуляций в реальном и информационном пространстве.
На память приходит сказка Михаэля Энде: человек уютно устроился на диске с горами, реками, лесами. Диск вращается в полусфере, вроде планетария, украшенного звездами и луной. Но вдруг небесный свод треснул и сквозь трещину глянула бездна. В бездне, ни на что не опираясь, стоит закутанная человеческая фигура, чем-то напоминающая Христа. А этот человек ни на чем зовет: «Иди ко мне!» «Я упаду, – отвечает человек на диске. – Ты обманщик, зовешь меня в пропасть!» Трещина за трещиной, весь мир человека разваливается. Человек цепляется за обломки, а закутанный зовет его: «Учись падать. Учись падать и держаться ни на чем, как звезды».
И в стихах Булата Окуджавы, и в сказке Михаэля Энде речь идет о стоицизме – позиции