Искусство просвещать. Практическая культурология для педагогов и родителей - Евгений Александрович Ямбург. Страница 21

Появление на широком экране фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние» в 1987 году в буквальном смысле вызвало культурный шок. Тысячи людей стояли в очереди у кинотеатров, стремясь посмотреть ленту, которая до этого долго лежала в сейфе у Первого секретаря ЦК КПСС Грузии Эдуарда Шеварднадзе. В значительной степени этот полный метафор фильм знаменовал начало перестройки. Фильм растащили на цитаты, надеясь наконец найти «дорогу к Храму», похоронив труп прошлого. Однако очень скоро по историческим меркам идея всеобщего покаяния стала вызывать сначала раздражение, а затем агрессивное неприятие. Почему так?

Оставляю в стороне социально-политические и прочие внешние конъюнктурные причины, по которым «нюрнбергский процесс» над КПСС так и не состоялся. Важнее внутренние умонастроения наших сограждан. Существуют два убойных аргумента, сыгравших решающую роль в том, что «покаяние» стало ругательным словом. Первый: хватит стыдить наш народ, рождая у него комплекс неполноценности. Остальные народы ничуть не лучше и тоже по уши в грехах. Пусть они покаются первыми, а потом предъявляют к нам свои претензии. Все равно Наши – самые лучшие. И точка!

Своя эмоциональная логика в этом есть. Отчасти прав питерский писатель Александр Мелихов, который утверждает: «Потребность чувствовать себя красивым и значительным – базовая черта всякого народа, а потому склонить какой угодно народ отказаться от какой угодно части его национального достояния совершенно невозможно без целых океанов лести. Обличать же и стыдить его дело не только бесполезное, но и просто опасное – ничего, кроме озлобленности, оно не приносит. Либеральные обличители национализма тоже бывают сеятелями или, по крайней мере, катализаторами фашизма. Отнестись рационально к своим землям, к своим преданиям для народа означало бы рассыпаться при первом же испытании – ни один рациональный аргумент ничего не может сказать о том, почему одна территория предпочтительнее другой, один язык предпочтительнее другого, один эпос предпочтительнее десятка других» [35].

Действительно, обличение грехов отечества – дело рискованное. Не зря сказано от века: нет пророка в своем отечестве. Эту древнюю выстраданную истину в двадцатом веке в поэтической форме выразил Владимир Высоцкий: «Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев – во все века сжигали люди на кострах» [36].

Но, как многократно показал ход истории, национальный нарциссизм, охватывающий широкие народные массы, разрушителен и гибелен для любого этноса. Носителям националистических комплексов нестерпимо слушать обличения со стороны так называемых посторонних: представителей Запада или людей, принадлежащих не к титульной нации. Будь то маркиз де Кюстин, известный своими записками «Россия в 1839 году», или всемирно известный писатель Фредерик Бегбедер, который назвал Россию страной нераскрытых преступлений и потерянной памяти. Ну кому это понравится!

Поэтому особенно ценно, когда с призывом к молодежи, настаивая на национальном покаянии и трезвом осмыслении прошлого, выступает человек, которого трудно заподозрить в русофобии.

Примечательно, что на этой позиции твердо стоял еще в 1844 году не какой-то прожженный западник, а русский патриот, славянофил Алексей Степанович Хомяков. Обратимся к его стихам:

К моему глубокому прискорбию, это стихотворение нуждается в подробном историческом комментарии. В доверительной частной беседе даже некоторые молодые учителя истории признались в том, что подчас не понимают, о каких событиях идет речь. В вузах им о них не рассказывали! Потому придется многое разъяснить.

«Каинские брани» – междоусобные войны, где братья убивали братьев: Ярополк Святославич убил Олега Святославича, Владимир Святославич убил Ярополка Святославича, Святополк Владимирович (может быть, Ярослав Владимирович) убил Бориса Владимировича и Глеба Владимировича. Все это было во второй половине десятого – начале одиннадцатого века.

Здесь