— По телевизору, он у меня на спутниковой антенне, сказали, что Кадыров своим бойцам, которые подобьют укроповскую технику или пленных возьмут, вознаграждение в долларах назначил.
— Решили малость подзаработать? — понимающе усмехнулся пpaпорщик. — Все верно, труд должен оплачиваться. Правда, я — не Рамзан Ахматович, долларов у меня кот наплакал. Зато в качестве вознаграждения могу выдать премию тушенкой. Два ящика за технику и по десять банок за каждого пленного. Но это при благополучном для нас раскладе. А если, Александр Иванович, что наперекос пойдет, то тогда уж не обессудьте. Вдруг те, которые в лесу затаились, откажутся без боя сдаться.
— Кто не рискует, тот не пьет шaмпанское, — возразил дед Сашко. — Я ведь дорогу пойду показывать не с пустыми руками. Казенная одностволка бьет без промаху, пуль-турбин половина патронташа.
— А вот это лишнее, — нахмурился прапорщик. — Ваше дело — только дорогу показать. А заодно не мешало бы план этого сорок девятого квартала набросать.
— Сейчас сделаю. Катерина, на сейфе бланки учета лесопродукции, принеси один. И карандаш захвати.
Отодвинув тарелку, лесник на обратной стороне бланка изобразил квадрат:
— Вот в этом месте техника пересекла опушку. Через сотню метров, примерно здесь, под углом сходятся два глубоких оврага. Чуть левее — старый омшаник. Думаю, там они и затаились.
— А вдруг укропы, кроме них некому хорониться от честного народа, рискнут пробиваться на запад пешим ходом? — спросил прапорщик.
— Проведем эту самую… как ее?
— Рекогносцировку, — подсказал от печки Бобрик.
— Вот именно. Вы, товарищ прапорщик, со своими людьми пойдете по визирке, я ее пунктиром обозначиваю. На мои следы, их маленько снегом припорошило, внимание не обращайте. А я зайду с другой стороны квартала. Только я бы посоветовал здесь и здесь, где овраги выходят из сорок девятого квартала, по человечку в засаде оставить.
— Силенок у нас маловато, — засомневался прапорщик. — А что это у вас обозначено кружком?
— Горькая поляна, — объяснил лесник. — Мой сенокос с озерцом посредине. В тех местах каждый кустик знаком на ощупь… Да и памятны они мне. Однажды летом совершенно голую кикимору до полусмерти напугал. Ладно, за ужином расскажу. А покуда могу заслоном на той поляне стать.
— Быть по-вашему. — согласился после секундного колебания прапорщик. — Только запасную рацию придется с собой взять. Нажмете вот такую кнопку, дождетесь ответа и, если все тихо, скажите что-нибудь. Что именно? Это уж на ваше усмотрение. Можете одной фразой обойтись, вроде: «Kикимоpы там больше не живyт».
— Я уж лучше по старинке, как Соловей-разбойник, два пальца в рот… Или из ружья шугану, если сунутся… Ну что, по коням?
— Тихой сапой, Александр Иванович, тихой сапой. Как волки ходят. Чтобы нигде ветка не хрустнула… А вы, парни, в темпе дожевывайте. На хозяйстве Бобрик останется. Прогреет мотор и пусть связь с остальными держит. Как только сигнал подам, лети на пoмoщь… Ты понял, Бобрик, куда рулить?
— Понял я, командир, — недовольным голосом откликнулся служивый с родимым пятном на всю левую щеку, запихивая в печку окурок с таким видом, будто то было ясеневое полено. — Опять в обоз на заднюю бричку?
— Если тебя ранят или убьют, кто за рычаги этой самой брички сядет? Кто нас, грешных, на врага повезет? Молчишь? И правильно делаешь. Война, брат, такое варево, что только первая ложка терпима, а после десятой тошнотики в брюхе поселяются. Поэтому не спеши хлебать…
Шли гуськом. Вначале центральной просекой, затем вдоль опушки. Впереди дед Сашко, шапчонка набекрень, ватник в поясе перехвачен патронташем, на плече прикладом вверх одностволка. За ним — служивые в белых с черными мазками балахонах. Издалека поглядеть — топает одинокий путник в сопровождении заснеженных кустов боярышника. Точно таких, которые во множестве расселись на опушке, чтобы за компанию погрустить с брошенным человеком кукурузным полем.
— Сусанин, — послышался за спиной голос одного из служивых, — далеко еще?
— Почти на месте, — вполголоса сообщил лесник прапорщику. — Поэтому прикажите — пусть держат рты на замке.
— План действий помните? — шепотом спросил прапорщик. — Повторяю для закрепления — двое моих парней перекрывают выходы из оврагов, вы берете под контроль Горькую поляну, а я с остальными через четверть часа выдвигаюсь по следу техники. Если она, конечно, не слиняла задним ходом. Ну а дальше будем действовать по обстановке.
— Накиньте еще двадцать минут, — попросил дед Сашко. — Иначе придется спешить. А это лишний шум…
Добавку вытребовал неспроста. Хотел убедиться, что штатный постоялец сорок девятого квартала — кабанчик — продолжает дрыхнуть в буреломе чуть повыше Горькой поляны.
Впрочем, с какой стати ему покидать хлебное местечко? Ночью натрамбовал брюхо кукурузными початками, закусил снежком и на боковую.
Бурелом же выше Горькой поляны надежнее иных крепостей будет. Однажды дед Сашко сунулся туда за подстреленным зайцем, так пока его выцарапал, изорвал ватник и собственную шкуру.
Разумеется, появление чужаков в сорок девятом квартале заставит кабанчика насторожиться. Однако не до такой степени, чтобы дать деру. Шахтерский край уж никак не похож на таежную глухомань. Здесь моторы обложили со всех сторон. Даже под ногами шумят. Стоит припасть ухом к ковыльной подушке, и услышишь, как железные кроты закусывают жирным угольком.
Куда страшнее человек, который умеет причинять боль вблизи и на расстоянии. Особенно остро это чувствуют фазаны. Порой даже прикосновения человеческой руки достаточно, чтобы разорвалось сердце.
Однако дед Сашко сохраняет спокойствие. Уверен — чужаки будут вести себя тише отдающей полынной горечью воды озерца и ниже чабреца, который так плотно льнет к почве, что ему не страшны ни острая коса, ни зубки вальяжной косули.
Впрочем, в планах деда Сашко чужакам отводилась второстепенная роль. И не ради обещанной прапорщиком тушенки он вызвался стать поводырем. Пара ящиков консервов в хозяйстве, конечно, всегда пригодится. Особенно в том случае, если посреди ночи с компанией заявится председатель райисполкома или директор лесхоза, тоже великий поклонник старинной четверти. Но разве можно сравнить сей продукт с жарким из дичи, которое под бдительным оком Катерины дозревает на паровозно вздыхающей печке и которое привело в восторг знаменитую артистку кино? Расцеловала в порыве благодарных чувств хозяйку, а потом своими нежными ручками приколола к ее кофтейке серебряную бабочку.
Хороша и солонина. Только надо подавать горячей прямо на разделочной доске, а перед этим взбодрить организм стаканчиком настоянной на сорока травах огненной воды.
Вообще-то, дед Сашко мог добыть кабанчика и раньше. Определил бы в загонку пару-тройку браконьеров из того самого села, куда Тамарка в школу бегала, а сам занял место знаменитого футболиста. Знал, поднятый с лежки зверь пойдет по заросшему жимолостью