Впрочем, «помчался» сказано слишком громко. Скрывавшая каменные письмена трава оказалась так густо переплетена репейниковой липучкой, что пришлось передвигаться прыжками. И если бы кто увидел сейчас Быстроногого Оленя, он бы принял его за странного вида зверя, который спасается от идущих по следу охотничьих собак.
И как дикий зверь ищет спасение среди сородичей, так и он бежал к себе подобным. А все потому, что случаются такие моменты, когда даже распоследний отшельник, гремя ржавыми веригами, стремится к тем, кого прежде упорно избегал.
Правда, у Быстроногого Оленя вместо вериг за подкладкой джинсовой куртки бряцала горсть добытых в мусорных недрах медяков. Их было немного, от силы — на кружку пива. Однако если обезвоженная гортань требует влаги, человек без сожаления расстанется с последним пятаком.
Перевел дыхание лишь после того, как миновал вынесенную за городскую околицу больничку. Машинально провел пальцами по «молнии» на брюках — все ли в порядке? Иначе что подумают люди при виде взмыленного чудака с расхристанной ширинкой?
Впрочем, проверка оказалась излишней. Город замер, словно над ним завис глаз тайфуна. Поэтому Быстроногий Олень очень удивился, когда заметил отпертую дверь врезанной в торец пятиэтажного дома забегаловки «Холодные ноги». Вообще-то, у заведения имелось другое, вполне благозвучное название. Однако, как намек на устраиваемые в забегаловке поминальные обеды, закрепились «Холодные ноги». И Быстроногий Олень подозревал, что здесь не обошлось без Люсьены, любившей переиначивать все на свой лад.
Стараясь поменьше привлекать к своей персоне внимания, осторожно проскользнул в открытую дверь забегаловки. Но та была пуста. Если, конечно, сбросить со счетов сидевшего за угловым столиком толстяка в размалеванной под петриковскую живопись безрукавке и буфетчицы с такими дугообразными бровями, что возникала мысль о конной упряжке.
— Кружку пива, — попросил Быстроногий Олень и высыпал в стоявшую на прилавке пластиковую тарелку мелочь. — Пожалуйста.
— Добавить надо, — буркнула буфетчица и поглядела так, словно в забегаловку пожаловал бродячий пес.
«А ведь она права, — подумал Быстроногий Олень. — Нельзя любить того, кто питается отбросами. Но если я уйду, меня доконает жажда».
— Я добавлю, — молвил толстяк. — Заодно плесни мне еще кружечку… А ты не торчи, падай рядом. Расскажи, что там на улке.
— Спасибо. Был за городом, там… в одном месте. Вначале с дерьмецом смешали рощу, потом ударили по свалке… Слушай, здесь курить можно?
Толстяк покачал головой и взглядом указал на буфетчицу. Та, прислонившись плечом к дверному косяку, докуривала тонкую сигарету:
— Потом подымим. Ты давай, рассказывай. А то я похмеляюсь здесь с самого открытия…
Однако Быстроногий Олень добавить к сказанному не успел. «Холодные ноги» тряхнуло, и что-то стремительное, как стая стрижей, хлестнуло чуть повыше дверного проема.
— Мужики, — сухим, словно осенний лист, голосом спросила буфетчица, — что это было?
— Осколки, — сказал толстяк. — Мина. Шлепнись она поближе и… Короче, считай, что в ночной сороке родилась. А такое не грех и обмыть.
Буфетчица молча добыла из холодильника семисотку «Сибирской», разлила поровну в три пивные кружки и только после этого позвала:
— Подходите, мужики. Разбавим стресс огненной водой. Я угощаю. Да пошевеливайтесь, черти. По случаю войны «Холодные ноги» закрываются.
— Сильная дамочка, — хохотнул толстяк после того, как их выпроводили за дверь. — Приняла на грудь почти двести пятьдесят и бровью не повела.
На покарябанный миной тротуар и осыпи под окнами пятиэтажки взглянул мельком. Похоже, его больше занимала буфетчица с дугообразными бровями, чем причиненные миной разрушения.
— Не в диковинку все это, — добавил в ответ на удивленный взгляд Быстроногого Оленя. — В Афгане такими «пряниками» кормили полтора года. Ну что, давай прощаться…
— Погоди. Не люблю оставаться в долгу. У меня есть бутылка самогонки, закусь…
— Не, похмелился и — будя. Иначе завтра опять придет бодун, а за ним, глядишь, и белочка последует. Хотя, ты знаешь, мне сдается, что она уже здесь, — указал взглядом на стоящие над крышами домов кособокие дымы и ушел. Только стеклянное крошево всхлипнуло под тяжелой поступью.
А Быстроногий Олень остался стоять. Меньше всего хотелось возвращаться в лачугу под магалебскими вишнями, но торчать рядом с «Холодными ногами» все равно, что околачиваться под вратами закрытого на переучет рая.
Город словно вымер. Ни собачьего бреха, ни скрипа тормозных колодок. Казалось, разорвавшаяся рядом с забегаловкой мина вымела с улиц все живое.
Так, наверное, и продолжал бы торчать посреди запустения, но напомнил о себе желудок, в котором плескалась гремучая смесь из пива и водки. Да и курево на исходе.
А там, возле лачуги, в торбе целых четыре пачки, бутылка самогона и еда. Все это — доля Люсьены, Бабу и рыжебородых братанов, однако он, как единственный наследник ушедших, имел полное право распорядиться имуществом.
Возвращался кружным путем. Через железнодорожный переезд, мимо рощи, где кусты серебристого лоха уже растрясли золотники пахучей пыльцы. Но и здесь держалось все то же безмолвие. Лишь на опушке рощи повстречался караван бронированных тягачей, которые волокли подбитые гаубицы. Наверное, те самые, которые палили из рощи.
— Далековато вы однако собрались? — удивился Быстроногий Олень, завидев на броне головного тягача размашистые буквы «На Киев!». Но потом сообразил, что тягачи принадлежат ополченцам и волокут они трофейные гаубицы.
За рощей, хочешь того или нет, пришлось пересечь Долину любовных признаний, которую сторожили расцвеченные полиэтиленовыми лохмотьями, а теперь обугленные кусты боярышника.
Неузнаваемой сделалась и свалка. Уже не грачи, а хлопья сажи кружились над ее развороченными внутренностями. Но самое главное — исчезла лачуга и окружавшие по периметру вишни. Теперь на ее месте образовалась вмятина, которую запросто можно принять за кабанью лежку.
Хорошо, что костерок он развел поодаль. И таким образом сохранил остатки имущества. В том числе чарку с клеймом стекольных дел мастера на донышке.
Почему-то вспомнилась Люсьена. Сортируя вторсырье, она напевала песенку, содержимое которой состояло из четырех безответных вопросов: «Куда пойти? Куда податься? Где переспать? Кому отдаться?»
— Нам! — орали в таких случаях братаны, запихивая в мешки сплющенные, чтобы больше влезло, бутылки из-под газировки и пива.
— И в самом деле, некуда податься, — молвил Быстроногий Олень, вытирая чарку от прилипшей сажи. — На паперти вакантные места заняты, да и кто подаст, если народ в норки позабивался… Сашок без добычи на порог не пустит… Сходить в рощу и пошарить? Вдруг вояки что-нибудь ценное забыли… Жаль, Бабу нет. Он хоть и дурачок, но фартовый.
Себя таковым не считал. Правда, случались дни, как сегодня, когда черные полосы чередуются с белыми. С насиженного места согнала бомбардировка, но в пустом,