Точно такими же лохмами увешаны стоящие на борту Долины любовных признаний кусты боярышника. Издали они кажутся рождественскими елками, но всякий, кто приблизится к ним вплотную, увидит одетых в рубище нищих.
Слава богу, свалка еще не добралась до рощи на берегу рукотворного озерца. Жаль лишь, что безмятежные деньки промелькнули, словно верстовые столбы за окном поезда. Но ведь недаром же сказано, что ничто не проходит так быстро, как жизнь и отпуск.
Одно утешение — Сашок не поинтересовался, на какие шиши гуляют обитатели лачуги. Проявил деликатность. Хотя, конечно, догадывался, что нашли кошелек, но это их фарт. О нем в трудовом договоре ни слова.
Но соглашение вскоре пришлось расторгнуть. По ночам в небе над Саур-Могилой зримо раскачивалась огненная зыбка, и в ответ на далекую канонаду кусты серебристого лоха роняли остатки пахучей пыльцы.
Чтобы храп товарищей не мешал слушать канонаду, Быстроногий Олень уходил на берег озерца, где у самого уреза лежал отполированный задами рыбаков обломок старой вербы. Закуривал сигарету и глядел, как мелкие волны прибивают к увечным ступням огрызок луны.
Однажды, под занавес отпуска, пришла Люсьена, чей залитый вином свитер казался окровавленным. Люсьена присела рядом и тоже стала смотреть на лунный огрызок.
— Ты все думу горькую думаешь? — спросила.
— Нет, слушаю.
— Соловьев? Ишь как хулиганят…
— И соловьев тоже. Но больше — войну. Ползет, как гадюка в крапиве. Ближе, ближе…
— А стоит переживать? Нам все равно недолго землю топтать. Средний срок жизни дятла и бомжа — полтора года. Только первый загинается по причине сотрясения мозга, а второй от водяры. И вообще, Быстроногий Олень, наша судьба вроде этого огрызка. Или — детской распашонки.
— В смысле?
— Такая же короткая и такая же обосранная… Ладно, пойдем, накатим по соточке. А потом я тебя согрею. Может, хоть чуток оттаешь.
Не оттаял. А когда на восьмой день вернулись в лачугу под магалебскими вишнями, готов был возненавидеть Люсьену. Устроила дурацкую затею с вылазкой на природу, но не подумала, что жизнь после праздника кажется особо поганой. Хорошо хоть догадалась припрятать пару пузырей водки.
Дрожащими руками утвердили между втоптанными в почву окурками чарки с клеймом на донышке «Поповъ».
— Наливай, боевая подруга!
Закусывали перцами, добывая их через пробоину в боку трехлитровой банки. Поэтому соления и оказались на свалке. Но ничего, они люди не брезгливые, коль нет иной закуски, сгодится и такая. Надо лишь отряхнуть ее от прилипшего стекла.
— Вовремя мы из рощи смотались, — нарушил хруст поедаемых перцев кто-то из рыжебородых братанов. — Слышите, возня в ней…
В роще действительно происходило что-то непонятное. Захлебывались бензопилы, выжидательно порыкивали моторы тяжелых машин, и все это сдабривалось щедрым матом:
— Тебе, гадюка семибатюшная… где приказано рыть под блиндажи? А тебя… мать твою… куда занесло? Здесь же под огневые позиции… размечено!..
Возня продолжалась весь световой день, а когда в роще вечернюю зарю сыграли соловьи, обитатели лачуги обнаружили, что война приблизилась к горным карьерам за околицей. Там, в каменном царстве, густо сыпали автоматные очереди и вставали кособокие дымы. Но то была разминка. Настоящее дело распечатали пролетевшие над свалкой стрелы реактивных снарядов.
И тут же всепотрясающим залпом ответила роща. Раз, второй, третий… Быстроногий Олень вначале считал залпы, но потом бросил бесполезное занятие. К тому же рассмешила Люсьена. Заползла под мешки с тряпьем и притихла.
— Люся, — позвал Быстроногий Олень, — а кто еще недавно утверждал, что нам все равно помирать?
— Нашел время, — ответила Люсьена и задним ходом выбралась наружу. — Тем более я не говорила, что не хочу жить. И вообще пора отсюда сматываться. А то попадем под раздачу…
Однако Быстроногий Олень продолжал сидеть, упершись спиной в мешки, за которыми с минуты на минуту должен явиться Сашок. Отрешенно наблюдал, как народ собирается в путь-дорожку.
Правда, особо собирать-то и нечего. Это добропорядочный гражданин, пакуя пожитки, семью потами изойдет. А бездомный подобен шару степного растения перекати-поле с оборванной пуповиной. Всегда налегке. И уж где проляжет его дорога, так это одному ветру известно.
— Тебе что, особое приглашение требуется? — спросила Люсьена.
— Пережду заварушку здесь. Да и Сашке кто-то пособить должен.
Ушли. Мимо одетых в рубище кустов боярышника, мимо скатывающейся к ручью тропинки. И никто не оглянулся. Наверное, городская свалка не то место, с которым прощаются. Взмахом руки, тем более — протяжным взглядом.
— Куда остальные подевались? — удивился Сашок.
— Откочевали в более спокойные места, — объяснил Быстроногий Олень.
— Я на время, наверное, тоже сверну производство. Держи торбу с харчами и прощевай. Я не мать Тереза, даром кормить не намерен. Но если цветной металлолом надыбаешь, сговоримся.
Другой бы затосковал, оставшись наедине с ворохами мусора и одетыми в рубище кустами боярышника. Но ведь не напрасно Люсьена сказала, что у него душа отшельника. Послушав еще чуток автоматную перебранку, добыл из ущербной банки пару соленых перцев, испек в углях картошек и только после этого наполнил чарку самогоном.
Первую выпил молча. Какой смысл в одиночестве произносить заздравные речи. Но после пятой похвалил перцы, печеные картошки и изделия стекольных дел мастера Попова.
Странным, наверное, казался разговаривающий сам с собой человек у затухающего костерка на свалке. Однако никто не мог увидеть Быстроногого Оленя. Добропорядочные граждане позабивались в щели, а Люсьена, Бабу и братаны сейчас, наверное, внемлют пострелушкам с безопасного расстояния.
Он так и уснул у костерка. Но разбудила его не утренняя свежесть, а чудовищной силы гром. Вначале Быстроногому Оленю показалось, что приближается гроза, однако на бесцветном, как лицо утопленника, небе не увидел ни единого облачка.
Зато над рощей, где кто-то невидимый крыл матом семибатюшную гадюку, клокотало грязное, в кровоподтеках, варево.
— Действительно, вовремя мы оттуда слиняли, — пробормотал Быстроногий Олень, но его не услышали даже мухи. К тому же они были заняты другим, горевали по поводу пропажи парочки рыжих бород, в которых всегда можно поживиться вкусненьким.
Только война вроде склочной старухи. Трудно предугадать, в кого она метнет стрелы свои. Главное — был бы объект, а повод всегда сыщется. Даже если этот объект городская свалка.
К сожалению, наблюдавший за громокипящим варевом Быстроногий Олень простую истину понял лишь после того, как очутился лицом в пепле вчерашнего костерка. Оказывается, самая легкая субстанция — воздух — может спрессовываться до твердости железобетонной плиты.
Второй снаряд воспламенил траву у спуска в Долину любовных признаний и сразу же полыхнули увешанные нищенскими лохмотьями кусты боярышника. Ну а потом фугасы обрушились на свалку сплошным камнепадом. Они наизнанку выворачивали сопревшие отходы, и к запаху сгоревшей взрывчатки присоседился убойный смрад.
Однако Быстроногий Оолень