– Подожди… – охаю я, тревога усиливается вдвое. – А где Давид? Его тоже…
– Нет. Он жив.
– Где он? – впиваюсь в Диму непонимающим взглядом.
– Давай войдем в дом, Каролина. Мне нужно хотя бы умыться и выпить болеутоляющее, и тогда я тебе все расскажу.
– Боже, конечно. Прости, – мысленно бью себя по лбу за идиотизм.
Дима избит, про моральное состояние вообще страшно думать, а я тут вопросами его закидываю. Эгоистка!
– Идем, – он берет меня за руку и ведет в дом. А точнее, я – его. Заметив, что Дима немного пошатывается, я обхватываю его рукой за талию, надеясь хоть немного облегчить задачу идти. И до парадного холла мы добираемся без препятствий, а вот потом нас встречает Волчок, у которого сегодня тоже явно неблагоприятный денек.
Черт знает, что на него нашло, но проказник бегает и прыгает вокруг нас куда активнее, чем обычно, усложняя задачу двигаться в спальню. При этом так громко лает, что даже у меня начинает пульсировать в висках. Что творится с Димой даже не хочется представлять.
– Волк! Прекрати! Что на тебя нашло?! Не видишь, что нам не до тебя сейчас? Угомонись! – повысив голос, рявкаю на обезумевшего щенка, но он напрочь пропускает мимо ушей мой приказ, продолжая лаять и описывать круги вокруг нас.
– Черт! – глухо ругается Дима, едва не наступив на щенка. – Парень, нам хватает одного раненного. Давай хотя бы ты останешься целым и невредимым. Успокойся, – требует Титов, но на сей раз его команда с размеренным голосом тоже никак не влияют на щенка.
Похоже, Волчок видит и чувствует, что Диме плохо, и выражает свою тревогу таким громким способом, не понимая, что хозяину сейчас как никогда нужны тишина и спокойствие.
К счастью, на шум в гостиную прибегают две прислуги. Как вовремя! Спасибо им. Я прошу одну из женщин вывести Волчка погулять, чтобы он успокоился на воздухе, а сама продолжаю сопровождать Диму до спальни.
– Я и сам в состоянии идти, Роли, – сообщает он, поднявшись по лестнице.
– А мне несложно тебя подстраховать в случае падения.
– Ты меня все равно не сумеешь удержать.
– Но хотя бы уберегу твою голову от удара. Один раз уже сделала это, во второй тоже смогу, – напоминаю я о его грандиозном появлении дома в Рождество, а Дима усмехается и снова морщится от боли, сжимая мое сердце в комочек. – Ты уверен, что тебе не нужен врач?
– Уверен. У меня нет серьезных ранений. Меня не резали, в меня не стреляли. Их целью не было мое убийство. Они хотели поговорить.
– Они в курсе, что говорят ртом, а не кулаками? – со злостью спрашиваю я.
– Без кулаков я не стал бы их слушать. Не одной тебе не нравится, когда кто-то посягает на твою свободу, – он бросает на меня взгляд с налетом насмешки, но я продолжаю смотреть в ответ со всей серьезностью. – Не переживай. Они не переусердствовали, это было не в их интересах. Так что жить буду и без врача. Но обработать чем-то синяки и ссадины не помешало бы.
Я делаю все возможное, чтобы не показать Диме, насколько сильно его слова напугали меня и подогрели желание узнать больше. Сейчас не время для паники и расспросов. В приоритете здоровье Димы, потом все остальное.
В уме из раза в раз повторяю себе эту фразу, а в реале произношу:
– Я схожу на кухню за аптечкой.
– Спасибо, а я пока приму душ.
– Может, подождешь меня, и я помогу?
Он бросает на меня уставший, но теплый взгляд.
– Я бы с удовольствием принял с тобой душ вместе, но только не ради того, чтобы ты помогала смывать с меня кровь. Я сам справлюсь с этой задачей, не волнуйся, – Дима впервые за последний час расплывается в улыбке. Не сильно веселой, но все же она согревает меня, совсем немного приглушая тревогу и беспокойство.
Оставив мужа одного, я в темпе отправляюсь на кухню, беру бутылку воды и вытаскиваю из верхней полки ту самую аптечку, к помощи которой буквально несколько дней назад мы уже прибегали, чтобы обработать мои порезы. А затем так же быстро возвращаюсь в спальню Димы, хотя, по сути, в спешке не было смысла. Он не смог бы столь быстро принять душ, даже если бы был полностью невредим. А сейчас ему требуется в два раза больше времени.
Я жду его больше тридцати минут, шагая из стороны в сторону и непрерывно прижимаю ладонь к груди, которая от волнения теперь уже натуральным образом саднит. Это болезненное ощущение не унять, сколько ни пытаюсь. Даже когда ванная дверь наконец открывается и в проеме появляется Дима с влажными волосами, оно совершенно не проходит. Наверное, потому что мое сердце растягивается как кусок мягкого пластилина и рвется при виде гематом и сильного оттека на правой стороне Диминого лица, рассеченной брови и подбитой губы. И черт его знает, какого размера синяки спрятаны под черной, хлопковой майкой и штанами, которые Дима явно надел с целью скрыть от меня все свои побои.
– Умоляю, давай обойдемся без слез, – настойчивая просьба Титова вынуждает меня опомниться и несколько раз моргнуть, чтобы сдержать влагу, накатившую на глаза.
Слезы сейчас и правда ни к чему, как бы грустно и страшно ни было. Нужно сосредоточиться на лечении Димы.
– Садись, – указываю на кровать, на которую я поместила бутылку воды и аптечку, заранее вытащив из нее обезболивающее.
Дима кивает, но, прежде чем пойти в сторону кровати, доходит до стены и крутит выключатель, делая освещение в комнате не таким ярким, приглушенным, интимным.
– Так мне будет сложнее рассмотреть твои раны, – отмечаю я.
– Вот и отлично. Будет меньше поводов плакать, а мне будет легче держать глаза открытыми. Голова болит от такого яркого света, – поясняет он, двигаясь к кровати. Берет блистер, закидывает в рот сразу две таблетки, выпивает почти все пол литра воды и только потом садится на край матраса, порываясь взять аптечку в руки, но я мешаю, резко подлетев к нему.
– Я сама все сделаю, – сообщаю твердым голосом, доставая из коробки все необходимое для обработки ран.
– Ты не обязана этого делать, я сам справлюсь.
– Не обязана, но хочу, – заверяю я и встаю между его коленей,