А я годами жаждал стать для нее главной причиной счастья, но в итоге стал источником боли, сомнений и горьких слез.
И все ради чего?
Чтобы потешить свою уязвленную гордость и сделать ей больно в наказание за свои действия с Егором? Что ж… Я потешил и сделал. И к чему это привело? К тому, что я убил несколько людей, потерял миллион нервных клеток и дал своей жене кучу поводов для слез и ненависти ко мне, а под конец своим неопределенным отношением и недосказанностью вынудил Каролину пойти на крайние меры и сам толкнул ее в объятия своего кузена, которого зверски избил.
Оно того стоило?
Нет. Стопроцентно.
Рассматриваю маленькую, дрожащую, плачущую девушку, сидящую передо мной, и внутри что-то громко трещит и ломается. До острой боли между ребрами и невозможности сделать полноценный вдох.
Сейчас она совсем непохожа на ту бойкую, сильную и жизнерадостную девочку, которую я впервые увидел более восьми лет назад. На том самом первом видео она была одета в обычную рваную одежду и с головы до ног обмазана грязью, но Каролина так светилась и излучала столько энергии, что даже моя погасшая, скорбящая сущность сумела ощутить ее и подзарядиться, начав подавать признаки жизни. А сейчас, когда Каролина чистая, ухоженная и выглядит как модель с обложки, она не горит, не сияет. Ее жизненные батарейки практически на нуле. Она просто сидит и тихо плачет, не в состоянии взять себя в руки. Сил бороться не осталось, казаться передо мной сильной, бойкой – тоже.
И что самое поразительное, до такого состояния я довел ее всего лишь жалкой попыткой быть с ней плохим. Что бы с ней стало, сумей я быть с ней тем безжалостным, эгоистичным уродом, каким планировал быть с ней изначально, еще в день нашей свадьбы? Страшно представить. Однако я не сумел.
Я могу убивать без жалости и сожаления, могу пытать людей, слушая их истошные крики. Могу творить огромное количество других мерзостей, от которых у многих кровь стынет в жилах, но с Каролиной быть кретином в полной мере не получалось, как бы я ни пытался. И это счастье, иначе сломал бы ее окончательно.
– Черт, – тихо выдыхаю я, хмуро глядя на Каролину и понимая, что дальше так продолжаться не может.
Она моя женщина. Я сам ее выбрал много лет назад. И я не имею права и дальше продолжать ей давать поводы быть такой несчастной, вне зависимости хорошая она или плохая, верная или предательница, глупая или мудрая не по годам. Неважно.
Я должен рассказать ей правду. Скрывать ее больше нельзя, да и нет смысла. Пришла пора открыться, как бы сложно это ни было.
– Я не люблю тебя, – нарушив молчание, на выдохе повторяю я и встречаюсь с грустным, мокрым взглядом Каролины.
– Я услышала тебя и в первый раз, – хрипло произносит она и вздрагивает, когда я подношу руку к ее лицу и нежно провожу пальцем по щеке, стирая влагу. – Что ты…
– Ты услышала не все, – перебиваю я ее недоуменный голос, придвигаюсь ближе и склоняю лоб к ее лбу, прикрывая веки и глубоко вдыхая.
Легкий аромат цветов тут же наполняет легкие и действует на меня, как всегда, обезоруживающе: смягчает, опьяняет, возбуждает… а сейчас еще и окончательно убеждает в правильности своего решения.
– Я не люблю тебя, Каролина, – четко повторяю в третий раз, почти касаясь ее губ своими.
Вдох.
Выдох.
И я произношу вслух то, в чем был уверен еще несколько лет назад и что не смогло измениться, даже несмотря на все, что между нами случилось:
– Я, блять, живу тобой.
Глава 34
Каролина
«Я, блять, живу тобой».
Мое сердце стучит настолько быстро и громко, что мне кажется, что неправильно расслышала. Я, конечно, ожидала услышать признание, но чтобы такое… Дима не мог сказать нечто подобное. Слишком нереалистичное, чтобы мне удалось поверить. Слишком сильное, чтобы было истиной.
Но затем Титов смещает свое лицо чуть в сторону, прижимается губами к моей влажной щеке, пронося этой нежностью попеременно то жар, то холод по всему телу, и снова вдыхает. Глубоко и жадно. С уже знакомой мне одержимостью. И на выдохе произносит:
– Я дышу тобой.
Столь короткий, но мощный ответ вместе с отчаянием этого непонятного мужчины вынуждает сердце потерять сознание, а меня – напрячься всем телом.
Что он несет?!
Зачем он это делает? Зачем говорит так? Неужели не понимает, что я и так вдребезги?
Стоит лишь представить, что он вот-вот скажет, что пошутил и окинет меня холодным взглядом, как хочется завыть в голос, а после врезать себе по лицу за очередную глупость и наивность. Чудом продолжаю сохранять обездвиженное молчание и, черт его знает, где беру силы, чтобы не прикрыть веки или не отвести взгляд в сторону, когда Дима чуть отстраняется от моего лица и смотрит точно в глаза. Пульс на максимум, дыхание сбоит. Несколько коротких, но в то же время бесконечно долгих секунд, и мое измученное сердце снова оживает и заводится так мощно, что в груди начинает пульсировать от боли, а в голове – от шока.
Мне не послышалось.
Дима в самом деле сказал то, что сказал.
А в самых любимых и одновременно ненавистных глазах нет ожидаемой насмешки, презрения, холодности или безразличия. Его арктические льды горят и обжигают теми немыслимыми словами, которые он произнес минуту назад.
Хочу задать ему тысячи вопросов, накричать за то, что снова дурит мне голову, и громогласно потребовать прекратить меня мучить, но из горла не вылетает ни единого звука. Я просто приоткрываю рот – и тишина. Ни слова, ни даже слога.
– Тебе не нужно сейчас ничего говорить, Роли. Только слушать, – произносит Дима и медленно скользит пальцем по моей щеке, стирая очередную слезинку.
Я даже не понимаю, продолжаю ли плакать, или это старые слезы еще не высохли до конца. Вся концентрация внимания фокусируется на Димином низком голосе и непривычно теплом и давно не слышанном «Роли».
Всего одно слово… Всего четыре буквы… И столько прекрасных воспоминаний врывается в голову, а чувств – в сердце. Охваченная вихрем противоречивых эмоций, я еще сильнее затихаю и пристальнее всматриваюсь в лицо Титова.
– Я всегда знал, что у Влада Гордеева есть младшая сестра – любительница часто попадать в происшествия, о которых потом говорил весь Морен. Но на этом все. Лично я