Скучала по моему Диме, которого, как мне казалось, не существует. Но вот он… Рядом. Стоит и сжимает меня в своих объятиях так сильно и отчаянно, словно тоже соскучился по мне до полусмерти. В это сложно поверить. Практически невозможно. Поэтому с целью проверить свои ощущения я совершаю самую большую ошибку из всех, что можно было совершить, – я отодвигаю голову от мужской груди и поднимаю взгляд к лицу Титова. И именно в этот момент понимаю: мне не показалось, он действительно здесь.
Мой Дима.
Тот самый, который так часто меня веселил, бесил и удивлял. Который сбросил меня в пруд и ухаживал за мной после аварии. Который похитил меня и устроил самое лучшее в мире первое свидание. Который влюбил меня в себя беспамятно и бесповоротно. И который сейчас почему-то сильно хмурится, пока так пронзительно смотрит на меня.
– Хватит, – вдруг произносит он.
А я даже спросить не успеваю, о чем он просит, как Дима обхватывает ладонями мою голову и касается ртом щеки – коротко и нежно. Тут же отстраняется, а я замечаю влажный блеск, отпечатавшийся на его губах, и понимаю, что снова плачу.
– Прекрати, – повторяет Титов и съедает поцелуем слезу с левой щеки, а затем еще одну и еще, не осознавая, что такими темпами я буду плакать до бесконечности, лишь бы он никогда не прекращал меня целовать и гладить пальцами щеки.
Однако так я думаю лишь до момента, когда его соленые губы касаются моих. Так же нежно и коротко, но Боже! Разряд тока молнией пронзает все тело, усиливая жар между бедер и ускоряя сердцебиение. Я мигом забываю о желании плакать и издаю стон. Тихий, но такой жалобный или, скорее, умоляющий, что Диме даже спрашивать не надо, чего я сейчас так адски желаю. В чем так отчаянно нуждаюсь.
Его взгляд становится порочнее, с губ срывается глухой то ли рык, то ли стон, и Дима накрывает мой рот своим. Не отстраняется быстро, как в первый раз, а, наоборот, усиливает напор и проскальзывает языком внутрь, встречаясь с моим языком и еще одним жалобным стоном.
Жар дыханий, соль на губах, мурашки по всему телу – убойное комбо. А тоска по нему врубает в сердце все двигатели на максимум, заставляя его стучать не просто в груди, а в каждой клеточке тела, что воспламеняется от прикосновений Димы. Мужские руки скользят по моей спине, пояснице и ягодицам, словно жаждут ощупать меня везде и сразу, а Дима – убедиться в том, что я настоящая.
Мне тоже не верится, что происходящее не сон, а реальность. Я хаотично и быстро глажу Диму по плечам, шее, голове, зарываюсь пальцами в волосы, сжимаю их у корней, продолжая не просто целовать, а буквально впиваться в его рот, как изголодавшееся животное. Сталкиваюсь с горячим языком, то целуя, то покусывая губы. И Дима отвечает тем же, вынуждая меня стонать от кайфа и одновременно от сладкой боли, вкус которой уже успел забыться. Но Дима напоминает, быстро и поразительно успешно. Истязает мои губы, спускается ниже, слегка кусается подбородок и резко оттягивает мою голову за волосы, чтобы проложить языком дорожку к шее. Влажный след возбуждает, обжигая чувствительную кожу в районе сонной артерии, однако морально меня резко морозит, когда Дима вдруг замирает.
Вдох-выдох, и всем нутром ощущаю, как сильно он напрягается и мрачнеет. Ярость кромешной мглой окутывает пространство между нами, и Дима возвращается к моим губам. Но не целует, а жестко произносит:
– Больше никогда, Роли… Больше никогда не смей использовать моего брата в своих целях, – каждое слово иголкой вонзается в кожу, а Димины пальцы до боли сжимают волосы. – Слышишь меня? Ни его, ни кого-либо еще. Никогда. Поняла?
По всей видимости, ответ Дима получает в моих мутных, виноватых глазах, потому что сказать что-либо он не позволяет.
– Это мои губы, – свирепо сообщает муж и в знак подтверждения запечатывает рот глубоким, неистовым поцелуем, лишающим меня не только дыхания, но и всех мыслей. – Это моя шея, – отстранившись от губ на сантиметр, выдыхает он и накидывается на мою шею. Не просто целует или лижет, а присасывается к ней, покрывая существующий засос своим собственным.
Знал бы Дима, что я сама себе поставила это пятно с помощью специального приспособления, купленного на маркетплейсе, скорее всего, рассмеялся бы во весь голос от масштабов моей дурости, однако я не в силах сейчас рассказать ему правду. Язык отказывается работать, пока его губы оставляют метки на моем теле, спешно передвигаясь с шеи ниже, а Дима заваливает меня спиной на столешницу.
– Это моя грудь, – продолжает выдавать уверенные фразы и рывком спускает лиф платья. Сжимает мою истосковавшуюся по ласкам грудь своей крупной ладонью, накрывая сосок ртом. Посасывает его, целует, дразнит попеременно то языком, то зубами, вынуждая меня прогнуться в пояснице и одобрительно застонать.
– Все в тебе мое, Титова.
Еще одна хлесткая, одержимая фраза оседает вибраций на моей коже, и я снова не в состоянии поспорить. Да и зачем? Дима ведь говорит правду. Мое тело само давно уже решило, что каждая его часть принадлежит ему. И неважно, в каких отношениях мы состоим. Любим? Ненавидим? Желаем убить? Плевать. Только на него я всегда реагирую, только от его прикосновений возбуждаюсь с пол-оборота и таю, словно пломбир в жару. Сейчас не исключение.
Глаза закатываются от удовольствия, когда, наигравшись с моей грудью, Дима спускается ниже. Минует собравшееся на талии платье и мажет губами по низу живота и лобку, скрытому тонкой материей трусиков.
– Все мое, – с похотью и ноткой злости повторяет он едва слышно и кусает внутреннюю часть бедра – ощутимо, до моего жалобного стона, а после принимается зализывать незначительную рану, щекоча кожу щетиной и горячим дыханием.
– Дима, – скулю его имя, извиваясь в нетерпении, ведь хочу ощутить его рот чуть правее, в самом чувствительном месте. И слава богу, он не тормозит. Видимо, понимает, что мы оба достаточно намучились, чтобы сейчас продолжать играть и томить.
Титов отводит трусики в сторону, проходится пальцами по горячим, до ужаса влажным складочкам, а затем издает хриплый стон и повторяет тот же путь языком – медленно, развратно, снизу-вверх, до клитора, где останавливается, чтобы начать ласкать комок нервов.
Еще несколько