В комментарии в связи с этим указывается: «Это сообщение (то есть сообщение А. Г. Достоевской, что замысел „Бесов“ якобы возник до убийства Нечаевым Иванова, по рассказам Сниткина) было взято под сомнение исследователями». Какими же именно исследователями? Много ли их? И почему так законспирированы их имена в комментарии, где с полной точностью цитируются все источники?
Ф. И. Евнин приводит мнение ряда немецких газет о нечаевщине и Бакунине как центре заговора. Изучались ли им печатные органы непосредственно и самостоятельно? Или же приведенные сведения взяты полностью из существующих исследований о «Бесах», которые редактор почему-то предпочитает замалчивать?
Следует устранить противоречье: то Степан Трофимович трактуется как искаженное отображение личности Грановского (стр. 13-а), то утверждается, что никакого шаржа на него Достоевский не замышлял и не дал (стр. 14-а).
Кармазинный, то есть cramoisi, по-французски не красный, а малиновый (стр. 15).
Выражение «порочный метод» Достоевского (стр. 18) вызывает сомнение в правильности термина. Неверным и предосудительным был идеологический подход автора «Бесов» к передовым политическим течениям эпохи, но творческий метод его был обычным явлением сатиры, пародии, карикатуры, гротеска, что по жанру не отличалось от метода Салтыкова, Свифта, Гоголя и т. д. Преувеличение, заострение, то есть «искажение», является неотъемлемой сущностью такого художественного приема, который поэтому под принципиальное осуждение не подходит.
Утверждение, что для Достоевского характерна «социальная критика дворянства как паразитического привилегированного сословья» односторонне и потому неверно. Критика русского дворянства у Достоевского носит часто характер самокритики и стремится к оздоровлению близкого его симпатиям класса. Речь Мышкина, эпилог «Подростка», черновая запись о Толстом в рукописях «Подростка», запись «Новая форма боярина» в тетрадях к «Бесам», галерея положительных дворянских образов в романах Достоевского – всё это опровергает тезис об «антидворянской» установке писателя. При наличьи таких декларативных страниц нельзя утверждать, что Достоевский «не выступал в роли апологета дворянства». Это можно сделать только при особом подборе матерьялов и игнорировании противоположных фактов, противоречащих такой искусственной тенденции. Приведенные в примечаниях препарированы комментатором и неверны: Федор Павлович Карамазов не типичный дворянин, а отброс дворянского класса, нахлебник, шут, спекулянт и ростовщик; Епанчин – выходец из солдатской среды, ставший крупным буржуа-предпринимателем; Тоцкий – представитель российского неокапитализма; Радомский не только не обличается Достоевским, но явно идеализируется, и т. д. Всё это требует точной социологической дифференциации. Высшие типы Достоевского – князь Мышкин, Алеша и Дмитрий Карамазовы, Зосима, Версилов, Раскольников – сплошь дворяне. Нельзя вносить в научный комментарий непроверенные публицистические штампы.
В этом отношении мне представляется неуместным в исследовательском матерьяле собрания сочинений Достоевского ряд обличительных выражений из газетной лексики: явное злоупотребление эпитетом «злобный», «злой» (или существительным «злоба»), «клеветнический»; или такие выражения, как «реакционный писака» и друг. Лучше бы выдержать в VII-м томе принятый во всем издании более спокойный и точный стиль.
Некоторые иностранные цитаты и афоризмы, как, например, «Alea iacta est», «Pas un ponce de notre terrain…», «Tout est pour le mieux…», «Comme on trouve toujours plus de moines…», или выражения «Ces seminaristes» требуют не только перевода под страницей, но и истолкования в комментариях. В примечаниях к таким именам, как Кабе, Чаадаев, Паскаль следует дать сведения об отношениях к ним Достоевского; под таким углом следует ввести в реалии и Рафаэля, Мольера, Гофмана, Гейне, Гулливера. Следует также ввести в комментарий и Ивана Филипповича, Вендетту корсиканскую, «Bourru bienfaisant», Валтасаров пир, Горацио, Глюка.
Несмотря на желательность некоторых дополнений, комментарий Ф. И. Евнина в целом представляет собой большой и тщательный труд, который ставит VII-ой том издания в ряд с VI томом, признанным редакционной коллегией лучшим в нашем издании.
Л. Гроссман
22 апреля 1957
Письмо Ф. И. Евнина заведующему редакцией русской классической литературы Гослитиздата В. В. Григоренко о критических замечаниях В. В. Ермилова, 5 июля 1957 г. [828]
Заведующему редакцией русской классической литературы
тов. В. В. Григоренко
Ознакомившись с критическими замечаниями В. В. Ермилова о последнем (седьмом по счету!) варианте моих «Примечаний» к «Бесам», считаю нужным заявить следующее. Я высоко ставлю работы В. В. Ермилова о Достоевском. Что я склонен всячески прислушиваться к его суждениям, я доказал в процессе трех предыдущих переработок текста комментария по его указаниям. Но теперь – после того как я уже трижды (в ноябре, марте и апреле) переделывал свой текст в соответствии с замечаниями В. В. Ермилова, согласившись с очень многими из них, выбросив и радикально переработав десятки страниц – я не вижу, в чем бы еще мог пойти навстречу его пожеланиям. Я вынужден, к сожалению, констатировать, что не могу принять к исполнению его нынешние требования ко мне как к автору «Примечаний». Пойти на дальнейшие уступки значило бы отказаться от своей концепции.
Должен заметить, что требования В. В. Ермилова при каждой новой читке моего текста становятся все более радикальными и далеко идущими. При первом ознакомлении с текстом «Примечаний» в ноябре 1956 года В. В. Ермилов дал им высокую оценку, заявив, что в целом они его вполне удовлетворяют, и ограничился весьма немногочисленными критическими замечаниями. Тогда и речи не было ни о неправильной методологии анализа, ни о желательности резкого сокращения комментария. Если бы В. В. Ермилов уже тогда выставил требования, предъявляемые им сейчас, я, очевидно, должен был бы незамедлительно взять свою работу назад.
Между нами существует разномыслие и в понимании романа, и в вопросе методологии его анализа.
На этих вопросах я остановлюсь здесь; ответ же на отдельные частные замечания моего уважаемого критика дается на обратной стороне соответствующих страниц «Примечаний».
I. Понимание романа
Мы, конечно, сходимся с В. В. Ермиловым в общей оценке «Бесов» как злобного памфлета против освободительного движения, против идей революции и социализма. Раскрытие и доказательство этого проходит через весь текст комментария. Но:
а) Я не могу согласиться с упреком В. В. Ермилова в том, что я, будто бы, стремлюсь «обелить» Достоевского – заранее, якобы, «отводя обвинение Достоевского в сознательной клевете на революцию» в «Бесах» (пометка на стр. 8). Требуя от меня изменения соответствующего места текста, В. В. Ермилов, очевидно, считает, что Достоевский в глубине души иначе (справедливее) оценивал революционеров, чем они изображены в романе. Но, с другой стороны, подобное предположение опровергается содержанием писем Достоевского (например, он писал Страхову 5 апреля 1870 года о своем намерении полностью высказать в «Бесах» «накопившееся в уме и сердце») и особенно записных тетрадей к роману: самому себе он не стал бы лгать. С другой стороны, – какое же это «обеление» Достоевского с моей стороны? Может быть, наоборот? Вся вредоносность его антиреволюционных взглядов и образов в «Бесах» связана с тем, что они искренни, то есть идут «от сердца». С точки зрения более объективного и справедливого изображения революционеров было бы, вероятно, лучше, если бы Достоевский только «двурушничал» в «Бесах» – в глубине души иначе (высоко) оценивая борцов за освобождение народа: в этом случае он не сумел бы вложить в роман столько экспрессии, столько злобы воинствующего реакционера.
Правда, если бы Достоевский по самой природе своей был мелким двурушником, он, надо полагать, не сумел бы создать в других своих произведениях тех замечательных идейно-художественных ценностей, значение которых так ярко