б) Не вижу оснований для отказа от того моего тезиса, что даже в «Бесах» проявляется антидворянская направленность их автора, имеется социальная критика дворянства (стр. 20–21 и др.). Об этом, по-моему, неопровержимо свидетельствует ряд образов (Ставрогин, Гаганов-сын и т. д.). На резко антидворянскую направленность творчества Достоевского указывал Горький. Об этом весьма убедительно писал сам В. В. Ермилов в своей монографии о Достоевском. Почему создатель образов Валковского, Свидригайлова, Тоцкого, Бьоринга, Карамазова-отца и т. д. должен был изменить себе в «Бесах» – тем более, что антидворянская направленность прекрасно вязалась с его утопическими мечтами о внесословном «единении народа» под эгидой православия и самодержавия.
в) Не могу я и поставить знак равенства между «Бесами» и антинигилистической «продукцией» Крестовских и Клюшниковых (см. стр. 41–42). «Бесы» принадлежат, конечно, к разряду антинигилистических романов, но занимают в нем своеобразное место, выделяясь не только по признаку «талантливости». Ленин, видимо, не случайно определил как-то антинигилистические романы как «романы с описанием благородных предводителей дворянства, благодушных довольных мужичков, недовольных извергов, негодяев и чудовищ революционеров» (том 18, стр. 289). Прославление дворянства и казенный наигранный оптимизм – существенные черты всего этого «направления». Но – как я доказывал в тексте – эти черты как раз отсутствуют в «Бесах».
г) Важным и нужным в идейном отношении считаю я и упоминание в тексте «Примечаний» (стр. 42–43) о внутренних опасениях и сомнениях самого Достоевского, высказанных в записных тетрадях к роману, насчет того, действительно ли православие обеспечивает русскому народу «иммунитет» от «заразы» атеизма и революционных идей.
д) Никак не могу согласиться с намерением устранить на стр. 44–45 абзацы, в которых говорится о том субъективно ценном значении (совершенно противоречащем субъективным намерениям самого Достоевского), которое жизнь вложила в некоторые образы «Бесов». Это – существенный, неотъемлемый элемент моей общей концепции.
Отказавшись от данной в «Примечаниях» оценки «Бесов», я, кроме всего прочего, вступил бы в противоречие с другими своими работами, на что я, конечно, пойти не могу.
2. Методология анализа романа
В критических замечаниях на стр. 14–18 моего текста В. В. Ермилов опорачивает <!> применяемую мной методологию анализа романа, заявляя, что она якобы «ничего общего с марксистским литературоведением не имеет», что я злоупотребляю сравнением персонажей «Бесов» с их прототипами и т. д.
В ответ на этот упрек, только сейчас мне адресованный (в апреле на заседании редколлегии В. В. Ермилов требовал только сокращения материала, относящегося к прототипам, но не осуждал применяемой мной методологии как таковой), должен заметить следующее. В том, что «типы могут быть и при искажении прототипов» (замечания моего критика на стр. 18), я ничуть не сомневаюсь. Но ведь «Бесы» – тенденциозный политический роман-памфлет, в котором Достоевский стремился представить совершенно конкретные исторические события («нечаевскую историю»), опорочить совершенно определенных политических и литературных деятелей. Сам Достоевский отзывался о своем произведении как о «памфлете» (письмо к Страхову от 5 апреля 1870 года), «почти историческом этюде» о русском освободительном движении (письмо к А. А. Романову от февраля 1873 г.). В записных тетрадях к «Бесам» писатель прямо называет своих персонажей по именам прототипов («Грановский», «Нечаев», «Зайцев», «Успенский» и т. д.). Передовая печать 1870‑х годов ставила в вину Достоевскому именно тенденциозное воспроизведение – чуть ли не в деталях – данных процесса 1871 года.
Методология же анализа памфлета не может не отличаться существенными особенностями. Сличенье с историческими прототипами неизбежно приобретает тут важную роль.
Конечно, Достоевский, используя прототипы, стремился создать образы широкого значения – «типы». Но для суждения о них первостепенное значение имеет то, как преломлены, в какую сторону «повернуты» в этих типах черты прототипов. Ведь именно отсюда можно почерпнуть самые достоверные и убедительные выводы насчет общей направленности произведения – степени правдивости отображения в этих образах исторической действительности. Неужели можно убедительнее и нагляднее показать советскому читателю – сколь искаженно, гротескно изобразил Достоевский в «Бесах» освободительное движение – чем продемонстрировав ему неопровержимые исторические данные насчет того, что действительно представляли собой Грановский, Прыжов, Зайцев и даже Нечаев – насколько извращено их внутреннее существо в фигурах Верховенского-отца, Толкаченко, Шигалева, Верховенского-сына и т. д.? Важнейшим опровержением содержания «Бесов» является порочный метод типизации, применяемый в романе (я об этом пишу на стр. 18). Позволяю себе считать это самым убедительным и важным во всем моем анализе. Я очень далек от того, чтобы отказываться от этого.
В. В. Ермилов был бы прав в своих упреках насчет методологии анализа лишь в том случае, если бы я вообще ограничивался сравнением типов с прототипами. Но ведь я этого как раз не делаю. Ряд страниц я уделяю сравнению Петра Степановича с русскими революционерами той эпохи. Относительно Верховенского-отца, Кармазинова, Верховенского-сына я пространно пишу о том своеобразном аспекте, в котором они являются «типами».
Но можно ли и следует ли «принять бой» с Достоевским на этих принципах, то есть на позициях «защиты» не только Тургенева, Грановского, Зайцева, но и «нечаевцев» от несправедливых наветов писателя – путем восстановления их действительного облика, противопоставления гротескным фигурам «Бесов» различных исторических лиц? Употребляя выражение В. В. Ермилова – заслуживают ли такие, как Прыжов, Успенский, Николаев (Нечаева я пока оставлю в стороне) чтобы их «защищали» «советская общественность» и «официозное государственное издательство»? Основываясь на знакомстве с обширной литературой о «нечаевцах», позволю себе заметить, что ответ на вопрос В. В. Ермилова уже дан русской исторической наукой. Исторические материалы и работы характеризуют «нечаевцев» – подсудимых процесса 1871 года – как честных, идейных людей, самоотверженно выступавших на борьбу с царизмом, но людей слабых и политически наивных – позволивших Нечаеву запутать и обмануть себя. К участию в убийстве Иванова Нечаев вынудил своих сообщников путем демагогии, обмана и прямых угроз. Замечание В. В. Ермилова относится непосредственно к Прыжову (стр. 28). Не будет преувеличением сказать, что советская общественность чтит память Прыжова: см., например, статью о нем в БСЭ. Ряд работ Прыжова был переиздан после революции (1934 г.) в специальном сборнике, где Прыжову посвящена прочувствованная вводная статья М. Альтмана.
Еще важнее следующее обстоятельство. Маркс и Энгельс, знакомые во всех деталях с «Нечаевской историей» и процессом 1871 года, в своей работе «Альянс социалистической демократии и Международное товарищество рабочих» (1873 г.), столь гневно клеймящей методы Нечаева и его политическую деятельность, не нашли ни одного слова осуждения для «нечаевцев» – о них говорится только как о жертвах – обманутых и дезориентированных Нечаевым.
Теперь о самом Нечаеве (в связи с пометкой В. В. Ермилова на стр. 11). Я, конечно, крайне далек от того, чтобы брать под защиту его методы и политическую деятельность: и то и другое вызывает негодование и отвращение советских людей. И то и другое нашло в «Примечаниях» достаточно четкую квалификацию. Но нельзя же <не> видеть, что внутренние мотивы Нечаева получили в «Бесах» столь искаженную пристрастную оценку, как и все другие относящиеся к революционному движению. Мне представляется важным указать (и именно по политическим мотивам), что Петр Степанович – фигура насквозь ложна не только как «тип» революционера, но и как отражение личности Нечаева. После того как Октябрьская революция открыла доступ к царским архивам и впервые возникла возможность на основании точных документальных данных разобраться в том, что представлял собой Нечаев, можно (см. например труд П. Щеголева о пребывании Нечаева в Петропавловской крепости) с уверенностью утверждать, что он не был тем чудовищем, «бесом», Калибаном, какого вывел Достоевский в образе Верховенского-сына.
Таковы мотивы, по которым я не вижу оснований отказываться от применяемой мной методологии анализа «Бесов».
3. Не могу согласиться и со стремлением В. В. Ермилова во что бы то ни стало резко сократить объем комментария (на заседании редколлегии он предложил «ужать» его раза в два или более). Полагаю, что, при всей необходимой популярности и «общедоступности», «Примечания» к такому роману как «Бесы» должны все же отвечать общепринятым требованиям, предъявляемым к комментированию произведений классиков, и содержать все важнейшие данные о творческой истории романа, реалиях и прототипах и т. д. Ввиду сложной исторической и политической проблематики романа, обилия реалий и прототипов, комментарий к нему, стоящий на надлежащем научном уровне, не может быть особенно кратким – даже при максимальной сжатости изложения.
Лишь желая пойти навстречу