Современное американское патентное право очень похоже на старую советскую систему, хотя признавать это никому не хочется. Теоретически, если вы изобретете лучшую мышеловку в Соединенных Штатах, вы можете запатентовать ее, а затем продать права корпорации, имеющей средства для ее производства и юридическую команду, способную подать заявку на патентную защиту в странах, где уничтожение грызунов является обычной потребностью. Если повезет, вы получите большой аванс на роялти, которые, как ожидается, будет генерировать ваша мышеловка, и уйдете на пенсию на пляжную виллу на залитом солнцем острове до конца своих дней. На практике, если вы думаете, что патентные права сделают вас богатым, вам лучше вообще отказаться от мышеловочного бизнеса и купить лотерейный билет в магазине на углу. Но если вы работаете в компании, занимающейся, например, фармацевтикой, информационными технологиями или инжинирингом (где сейчас производится основная часть новых изобретений), устройства, которые вы придумаете, будут запатентованы фирмой, нанимающей вас. Взамен компания может увеличить вашу зарплату и дать вам премию и большую лабораторию. Разница в том, что патроном является корпорация, а не государство, но с точки зрения изобретателей выгоды сопоставимы с теми, что получил Михаил Калашников.
В середине XIX века Европа была близка к тому, чтобы полностью отказаться от патентов. В Британии система была неэффективной, в Пруссии – настолько сложной, что патенты почти не выдавали, а в Соединенных Штатах, в разгар быстрого промышленного развития, существование патентов на сотни компонентов, необходимых для сложных машин вроде локомотивов, только мешало инновациям и налагало административное бремя на крупнейшие предприятия страны [255].
В развитых странах появилось движение за устранение этой обузы в виде патентов. Его поддерживал даже главный проповедник свободной торговли Ричард Кобден, который «все больше сомневался в ценности и справедливости системы, как в отношении интересов общественности, так и изобретателей» [256]. С 1868 по 1874 год один из последователей Кобдена, Роберт Макфи, отставной сахарный магнат, ставший членом парламента от шотландского порта Лейт, возглавлял кампанию против патентов в Великобритании. Его поддерживали не светила социализма, а промышленники, среди них были инженер и судостроитель Изамбард Кингдом Брюнель и Уильям Армстронг, оружейный магнат, который изобрел ружье, заряжающееся с казенной части [257]. Движение также руководствовалось примером Швейцарии с ее непревзойденной химической и механической экспертизой, которая отказывалась разрешать патенты любого рода; Пруссии, где Бисмарк высмеивал само понятие патентного права; Голландии, которая не пользовалась им до XX века. В Америке ведущими борцами за отмену были железнодорожные магнаты. Вместо того чтобы заниматься трудоемким делом получения патентов, устареющим через несколько лет, они предпочли выплачивать премии сотрудникам, которые изобретали, совершенствовали или вносили полезные изменения в нужные механизмы.
Когда современные правообладатели утверждают в суде и в своей пропаганде, что патентная защита – непременное условие всех их технологических прорывов, следует вспомнить привлекательность непатентных правовых режимов по всей Европе в эпоху бурного технологического роста и успех Советского Союза в развитии космонавтики и других областей.
В 1869 году в Лондоне журнал The Economist заявил, что «весьма вероятно, что патентные законы вскоре будут отменены», а в Париже американский журналист сообщил, что «Англия, похоже, настроена на полную отмену своей [патентной] системы» и что Соединенные Штаты наверняка последуют ее примеру [258]. Но этого не произошло: на этот раз «денежные мешки» не добились своего.
В Великобритании парламентские комитеты рассматривали этот вопрос в 1851, 1862 и еще раз в 1872 году, когда был выдвинут компромиссный законопроект. В нем срок патентной защиты был сокращен до семи лет, а рассмотрение заявок должно было подчиняться гораздо более строгим правилам. Патенты, которые были получены, но не использовались для производства, истекали через два года, и все патенты подлежали обязательному лицензированию (то есть конкуренты не могли быть остановлены от производства того же устройства при условии уплаты лицензионного сбора держателю прав в течение первых семи лет). Законопроект был передан в Палату лордов, где был принят без возражений. Но в 1874 году законопроект был отозван из Палаты общин и растворился в воздухе. Аналогичным образом Германия, несмотря на оппозицию, приняла новый патентный закон в 1877 году, а в 1888-м уступила протекционистской волне Швейцария. И даже непоколебимая Голландия, наконец, приняла закон о патентах в 1910 году.
Почему это произошло? Ответ, по-видимому, кроется в политической истории. После начала процесса объединения Германии [259] в 1866 году и Франко-прусской войны 1870–1871 годов приверженность свободной торговле была вытеснена растущим соперничеством между странами. Каждая из них стремилась отстаивать собственные интересы, используя тарифные барьеры, и «открытый доступ» уступил «сильной защите». Новые изобретения стали вопросами национальной идентичности, а патентные законы вновь появились как способы повышения статуса страны [260]. Вот почему никакая международная конвенция, например Бернская, их не упорядочила. Все их предназначение в то время заключалось в защите национальных отраслей промышленности, а не в приписывании естественных прав гениальным умам, которые придумывают новые игрушки.
Побежденный в вопросе патентов в результате неведомых парламентских интриг, Макфи вернулся в бой в качестве ключевого свидетеля в почти сразу же открытой парламентской комиссии по авторскому праву. Эти разбирательства начались с Британского совета по торговле, чей могущественный секретарь Чарльз Тревельян, бывший губернатор Мадраса, упорно доказывал, что английское авторское право в его нынешнем виде является серьезным препятствием для выполнения недавних законов об образовании и реформах, которые значительно расширили электорат. Для обучения нового класса избирателей стране нужны были более дешевые книги, тогда как торговля, защищенная авторским правом, держала цены высокими и недоступными для простых людей [261].
Высокая цена британских книг в XIX веке формировалась своеобразной коммерческой системой. Французские коммерческие библиотеки, выдававшие книги напрокат, или cabinets de lecture, практически исчезли после того, как в 1850-х годах было подавлено бельгийское пиратство, и дешевые переиздания старой и новой литературы стали широко доступны. Но в Британии коммерческие библиотеки, выдававшие книги напрокат, оставались главным средством