– Постойте! – закричал мальчик и, подбежав, схватил его за стремя. – Вы же будете драться с людьми владыки? Я тоже хочу драться. Возьмите меня к себе.
– Росточком не вышел, пацан, – горько усмехнулся Крынчик.
– Я могу зашивать раны. Я не боюсь. Возьмите к себе, пожалуйста.
Мышецкий покачал головой, развернул лошадь и ударил ее пятками, догоняя телегу. Конь Крынчика ударил копытом землю и захрапел. Фабек перевел на него мокрые глаза, потом снова взглянул снизу вверх на господина, и натянувшаяся маска приоткрыла шею, на которой темнела маленькая язва.
Сознание Модвина задернуло плотную ширму перед лицом подступающего животного ужаса. Мальчик, как будто почуяв это, от волнения задержал дыхание. Модвин медленно отпустил поводья, чтобы протянуть ему затянутую в перчатку руку.
Фабек кашлянул.
Прижав ко рту кулак, кашлянул еще раз. Зашелся хрипом, замахал рукой, отгоняя налетевший с ветром дым.
Это из-за костра, мысленно твердил Модвин. Он кашляет, потому что глотнул копоти. Чума ни при чем. Не может быть, чтобы все так закончилось для десятилетнего мальчика, только что потерявшего сестру.
Модвин протянул руку Крынчику и сказал, щелкнув пальцами:
– Дай сюда порошок.
Он не ошибся, предположив, что хорунжий носит с собой небольшой запас. Видимо, они все же успели немного друг друга узнать. Или, может быть, просто повезло. Модвин напряг память, чтобы как можно точнее воспроизвести ту часть болтовни Баво, которая касалась правил приема лекарства, вручил мальчику серебристую баночку и сказал:
– Приходи через неделю.
Если верить глазам своим и словам Баво, к тому времени мальчик либо умрет от чумы, либо просто станет на неделю старше. Тогда Модвин научит его помалкивать про службу владыке и, быть может, с помощью Ютты пристроит к кому-нибудь в подмастерья.
«Если», «либо», «быть может». Что за гадкое время им всем выпало жить: каждый новый рассвет мрачнее предыдущего, и будущее все больше растворяется в ненастной мгле.
Из нынешних ненастий Модвин выбрал бы скорее войну, чем чуму. Дивиш, кажется, тоже: он встретил господина у ворот, перепуганный, и сразу вручил до краев наполненный кубок со словами: «Не поймал до отъезда». Модвин все выпил до капли, несмотря на противную горечь, утер губы и вместе с кубком отдал управляющему распоряжение: вернуть один из мешков на жильмовскую мельницу.
– Госпожа уж велела, – дергано закивал Дивиш. – В другие деревни тоже. Повезут на рассвете.
Спрятав кубок под мышку, управляющий достал из кармана платок и убежал прочь, на ходу шумно сморкаясь.
От лекарства – или, может, от всего сразу – в висках сперва застучало, а потом заныло натужно, как будто младенец рыдал прямо в ухо. Модвин захотел вдруг увидеть Сикфару, и в коридоре, где находилась ее спальня, едва не споткнулся о младшую племянницу.
– Тя! – звонко шепнула удивленная Грета, пригибаясь к полу. – Я прячусь. Не хочу пить воду. Она противная.
– Так надо, – произнес Модвин явно очень неубедительно и вздохнул. – Почему ты прячешься не у Сикфары?
– Нет ее. Она в саду. Я тоже хочу, но меня не пускают.
– Кто не пускает?
Девочка забыла ответить, испуганно обернувшись на топот. Томаш выглянул из-за угла, потный и взлохмаченный, и состроил сестре грозную рожицу. Грета взвизгнула, и дети друг за другом убежали прочь. Модвин ждал, что следом промчится Тетрам, но тот так и не появился. Странно. Обычно они играли в салки втроем.
Везучие, подумал Модвин. Ему в детстве особенно не с кем было играть. А сестра Фабека, такая же, как они, маленькая и такая же резвая, наверное, как все нормальные дети, уже никогда никого не сможет догнать.
Проклятая чума. Проклятая война. И нужно же было обеим прийти в Берстонь одновременно – вместе с теми странными контрабандистами. А Сааргет из всего извлекает пользу.
Будьте со мной, скажет людям Ортрун от имени Модвина, и я дам вам целебное снадобье из своего амбара. Будете против меня – я пройду мимо, оставив вас умирать.
А тех, кто выживет и захочет драться, можно будет расстрелять из пушек Настаса Хоревы.
«Он отбыл в имение», – сказали Модвину, обратившемуся с вопросом о госте к первому встречному взмыленному слуге. Вообще вся прислуга забегала вдруг туда-сюда, как будто замок готовили к чьей-нибудь свадьбе. Ирма Хорева весело улыбнулась с портрета в галерее перед башенной лестницей. Понимает ли эта девица, что ее брат, как и все они здесь, – изменник?
«Я зря не убил его, – подумал Модвин, – пока была возможность».
Потом, в бессмысленном брожении вверх-вниз по ступенькам, в голову пришла другая мысль: а почему, собственно, Хорева уехал? И почему в это же время исчезла стража у дверей пушкаря?
Если они получили от него, что хотели…
Модвин побежал вниз, минуя по несколько ступенек разом.
Ортрун листала Вольдемарову книгу за столом в обеденном зале и выглядела такой спокойной, будто за последнее время не произошло решительно ничего страшного. Она подняла голову, услышав шаги Модвина, и сказала:
– О, а я и не ждала тебя к ужину. Садись. Збинек тоже скоро придет.
– Где пушкарь? – прохрипел Модвин.
Сестра захлопнула книгу.
– Я велела перевести его вниз.
Томные взгляды нарисованных красавиц с развешанных по стенам портретов сильно помешали как следует прочувствовать облегчение. Модвин прочистил горло.
– Почему?
– Потому что все должны быть на своих местах, – подчеркнуто терпеливо объяснила Ортрун, – пленники в подземельях, а господа в покоях. Кстати, ты почему до сих пор торчишь в башне?
«Только не это, – снова разозлился Модвин. – Нашла еще время вспомнить». Он сделал вид, что пропустил вопрос мимо ушей.
– А как же подвальные крысы?
Ортрун отмахнулась.
– Уверена, они подружатся. – Сестра обернулась к распахнувшейся двери, ожидая встретить Гоздаву, но увидела управляющую и удивилась. – Ты же хотела в баню.
– Недосуг, госпожа, – одергивая манжет рукава, ответила Ютта. – А гетман?..
– На что он тебе?
– На что я кому? – громогласно спросил Збинек, ввалившись в зал через вторую дверь.
Он при этом создал как-то чересчур много шума – или просто у Модвина слишком болела голова. Ортрун едва заметно поджала губы и кивнула управляющей.
– Ну, выкладывай.
Ютта выдохнула и, обращаясь к гетману, сказала:
– До меня дошел слух, пока неподтвержденный, что ваш племянник Цирил умер от чумы.
Ортрун нахмурилась. Лицо Збинека, наоборот, вытянулось. Он резко раскинул руки в стороны и пророкотал:
– Господин гребаный Гоздава! – Збинек с удовольствием хлопнул себя по животу. – Вот теперь можно ехать.
– Откуда слух? – спросила Ортрун, укусив ноготь.
Управляющая заново запахнула плотную шаль.
– От тетки его. Не родной. Вдова Витольда, помните? Которая осталась в Гоздаве.
– Помню. Зачем тебе тогда подтверждение?
– Затем, что вместе