Он повернулся к Пашке, и тот потупился. Ну да, за состояние техники ведь у нас отвечал именно он.
— Старые машины, — проговорил он. — Тут ничего не сделать уже.
— Бензин по дороге добудем, будут заправки, — ответил я. — А сейчас, давайте, перекусим по-быстрому, да выезжаем.
— Да, пожрать бы не помешало, — усмехнулся Шмель. — Что у вас там?
— Что и у всех, — ответил я. — Консервы. Степаныч, раздавай. Только такое, что греть не надо.
— Да оно и не холодное, — ответил он. — Тридцать с лишним градусов на улице, в машине еще жарче. Сейчас.
Старик залез в «буханку» через боковую дверь, и вытащил целый ящик консервов, один из тех, что мы взяли в логове бандитов. А потом стал выдавать каждому по банке. Я взял, оценил упаковку — пшенная каша с говядиной. То, что нужно, высококалорийная пища, и одной порции должно хватить до самого вечера.
Отошел чуть в сторону, снова уселся на парапет, дернул за кольцо. Принюхался, скорее по привычке: пахло вкусно. Ну, универсальная ложка-вилка у меня в кармане всегда, так что я разложил ее и принялся за еду.
То, на что я сегодня насмотрелся, на аппетит не повлияло. Да и не деликатесы я сейчас вкушал, а просто набивал брюхо. Просто чтобы дать организму энергию и строительный материал для восстановления мышечной массы. Я и так окреп сильно, потому что еще и тренируюсь регулярно, но все-таки этого недостаточно.
Старик и Шмель, несмотря на то, что участвовали в зачистке, тоже ели вполне себе с аппетитом. Остальные тоже, даже Наташа, хотя еда не такая уж и вкусная. Но, я так понял, им поголодать пришлось, пока они в коттеджном поселке сидели, и до того, как я пришел. А голод — лучший инструмент для того, чтобы избавиться от лишней разборчивости в еде. Особенно если ты ребенок.
А вот Овод не ел. Я заметил, что он банку-то вскрыл, но теперь больше крутит ее между ладонями. И вот это мне не понравилось.
Он вообще достаточно чувствительно отреагировал на зачистку. Вариантов было несколько. Может быть, эти люди в его представлении все еще считались гражданскими, может быть, ему было жалко их из-за того, что это женщины и подростки. Но чем отличается женщина и подросток от мужчины в том случае, если она берет оружие?
Да только тем, что ей управляться с ним будет сложнее, потому что ствол — штука, сука, тяжелая. Но делать тут все равно нечего, остается только стрелять в ответ.
Я доел содержимое банки, после чего поставил ее на землю и расплющил каблуком. После чего поднял ее, донес до ближайшей урны, выбросил туда. Нет, понимаю, что никто ничего не вывезет, но оставить прямо тут почему-то не могу. А мы мусор с собой тащить не можем. На привалах с костром его можно будет сжигать на месте, чтобы не оставлять явных следов — по количеству банок можно же вычислить, сколько народа в отряде. Но все равно.
Обернулся, и увидел, что все постепенно доедают. Но не Овод.
Блядь, а он ведь сорваться может. Начнет орать, что я сделал из него убийцу, еще что-нибудь. А он ведь при этом владеет оружием в обоих смыслах этого слова. И что мне тогда, очереди в спину от него ждать? Или первым его убить?
Это плохо кончится. Но это мой отряд, так что и здоровую атмосферу в нем поддерживать именно мне.
Он сейчас в шоке. А чем можно вывести человека из этого состояния? Только еще более сильным потрясением. И у меня, кажется, есть идея, как это сделать.
Я двинулся к нему, но он даже не обратил на это внимания, пока я не встал совсем рядом, и солнце ему не загородил. Только после этого поднял голову, посмотрел на меня.
— Пошли, — сказал я.
— Чего? — не понял он.
— Банку отложи и пошли. По дороге доешь.
— Зачем?
— Потому что тебе надо посмотреть на кое-что, — ответил я. — Тогда и поймешь, чего я так взбесился.
— Ты про яму? Ну, трупы там…
— Пошли, говорю, блядь, — я уже начал злиться.
— Ладно, — он встал. Я повернулся к Степанычу и проговорил. — Вы заканчивайте тут, мы сейчас отойдем кое-куда, потом вернемся и поедем.
Тот только кивнул. То ли он догадался, что я задумал, то ли ему в общем-то не было до этого дела.
Вместе мы прошли через территорию санатория и двинулись вверх, по направлению к шоссе. Прямая дорогая занимала гораздо меньше времени, чем наш скрытный путь в обход.
— Ты как в Росгвардию попал? — спросил я.
— После срочки пошел, — ответил он. — А что?
— Да, просто выяснить хочу, зачем. Армия — она против врагов внешних. Росгвардия — против врагов внутренних. И вот, мне и интересно, почему ты вдруг решил, что хочешь именно с внутренним врагом бороться.
— А, ты про то, что мы менты, типа, — он усмехнулся, но было видно, что это далось ему с большим трудом. — Да на самом деле просто все. Я — местный, крымчанин. Отец у меня полковник, и он всю жизнь мотался повсюду, куда отправят. А Росгвадия… Ну, это тоже как военная служба, только при этом служишь там, где живешь по сути.
— А ты прям хотел служить всю жизнь?
— С таким-то отцом, — он хмыкнул. — У меня и других вариантов-то не было. Только вот я служить хотел., а не воевать, вот в чем разница.
— Да, — кивнул я. — Я вот наоборот, воевать, похоже, больше хотел, чем служить. Ну, судя по тому, что помню о себе.
— И, я так понимаю, что тебе не впервой мирняк валить? — заметил он. То ли спровоцировать хотел, то ли просто с языка сорвалось.
— Там, где я был, мирняк от вояк не отличить, — ответил я. — Днем проходишь — мирная деревня. Ночью — уже лагерь партизан. Так что тут с какой стороны посмотреть. Эти люди — они не мирные, это уж точно.
Мы тем временем добрались до шоссе. Труп убитой мной женщины так и валялся на асфальте, никто его не трогал. Похоже, что зомби в окрестностях действительно нет, раз они до сих пор не пришли сюда на стрельбу.