— Конечно! А ты как думал? — осклабился Судаков. — Делегатом на Съезд — это, знаешь ли... не хухры́-мухры́. Выполнишь к Новому году, что сам же наметил — поедешь. Не выполнишь — извини, рухнешь так низко, что уже не поднимешься. Соображаешь?
— Соображаю, Павел Никифорович.
— Ну, вот и отлично. А чтоб ещё лучше соображалось, я тут тебе подготовил, — он вытащил из портфеля пачку брошюр и журналов и протянул Николаю. — Держи! Тут материалы последних Пленумов, постановлений ЦК, решений Правительства... Короче, всё, что потребуется, чтобы белой вороной не выглядеть. Изучишь, усвоишь... как и что говорить... о чём говорить... А если что не поймёшь — звони, приходи, обсудим. Как и положено, по-товарищески. Интерес у нас общий. Делегатов от треста мы даже на областную партконференцию ни разу не посылали, а уж на съезд... Ну, в общем, ты понял. Не подведи.
— Понял, Павел Никифорович. Не подведу. Обещаю...
О том, что сказал Судаков, Николай размышлял до самого вечера. Под это дело он даже Витьку забыл расспросить про вчерашнее, как тот скатался на РБУ и что там со Светкой. Не обиделась ли, что Стрельников к ней не заскакивает и даже фотки, паршивец такой, не сам отдаёт, а через кого-то, с оказией.
Хотя, с другой стороны, ему и вправду было сейчас не до Светки. Попасть делегатом на съезд — действительно круто и это действительно шанс. Проворонить его из-за ерунды было глупо. А ежели так, то надо и в самом деле последовать совету парторга изучить-проштудировать всё, что он выдал. А после, возможно, ещё и в библиотеку сходить, подшивки газет почитать. Теорию-то Стрельников более-менее знал (историю партии в будущем изучали), но вот в практическом плане пробелы имелись. Текущую расстановку высших партийных чинов в стране и нынешнюю генеральную линию требовалось обязательно уточнить. А то ведь ляпнешь чего-нибудь «не того» и не к месту, тут же всё прахом пойдёт, любые, м-мать, начинания...
Изучать полученные от Судакова журналы-брошюры («Партийная жизнь», «Справочник партработника», «Агитатор» и прочие) Стрельников решил в тот же день, не откладывая. Поскольку дежурить на стройплощадке в ночь с четверга на пятницу как раз ему-то и выпало, прямо как по заказу. Плюс ещё и Гурамыч его попросил никуда в эту ночь с объекта не уходить.
Под конец рабочего дня Геладзе смотался в трест и вернулся оттуда весьма озабоченный.
— Слушай, Нико́, — сказал он, позвав бригадира в бытовку. — Я тут, понимаешь, зарплатные деньги привёз, но сразу раздать не могу.
— А что так?
— Расчётную ведомость в бухгалтерии до конца не подбили. Общая сумма известна, расходник имеется, но поимённо напутали. Ошибки там в подоходном и за бездетность. Не тем приписали.
— Так и оставили бы в управлении, сюда-то зачем приносить?
Геладзе вздохнул.
— Кассир завтра не работает — праздник. А я ведь пообещал уже зарплату всем завтра раздать. Каким же я буду, если всех обману?
— А бухгалтерия что, на праздник работает?
— Главбух обещала: сама завтра выйдет, исправит и мне передаст. Вот такие дела, Нико́. Я даже сам удивился
— Видать, обаяли её вы, Георгий Гурамович, — засмеялся Стрельников. — Я так, наверно, не смог бы.
— Ты только Нино́ об этом не говори, — ухмыльнулся мастер.
— Не буду, — мотнул головой Николай. — Вы только скажите, от меня-то вам что сейчас нужно? Посторожить?
— Ага, — кивнул мастер. — Я сейчас положу деньги в сейф... Десять тысяч триста пятнадцать рублей ноль копеек, — он показал Николаю расходную ведомость и пачку банкнот. — Пересчитывать будешь? Нет? Ладно, — затем открыл стоящий в углу несгораемый шкаф, спрятал там деньги, закрыл... — А это ключи. От сейфа и от бытовки. Пускай они у тебя сегодня побудут. Договорились?
— Договорились, Георгий Гурамович...
В бытовке бригадир не остался. О том, что мастер оставил в ней деньги, никто кроме Стрельникова не знал, а значит, сидеть там всю ночь смысла не было. Скорее, наоборот, находиться всё время внутри могло бы привлечь внимание. Кого? Да какая, фиг, разница. Дураки посмотреть, а что там в бытовке есть интересного, раз её охраняют, сто процентов, найдутся. Ну, и зачем им тогда давать этот шанс? Пусть лучше пытаются на приобъектный склад заглянуть, рулон пергамина украсть или, скажем, мешок цемента. Это всё-таки проще и безопаснее, чем стопку бумаги в бытовке, мимо которой и сторож может пройти, и собака учует. А склад... дотуда уж точно собака от будки не добежит — просто длины поводка не хватит...
Смотреть, всё ли в порядке, Николай выходил из своего закутка возле печки раз в два часа. Разминался, потягивался, умывал лицо снегом, отгоняя усталость и сон, доходил до ворот, чесал за ухом высовывающегося из будки Дато, перекидывался парочкой фраз с чаёвничающим в сторожке Матвеичем... А после, окинув коротким взглядом темнеющую бытовку, возвращался обратно в здание и снова садился на чтение.
Партийная пресса его утомляла. Казённый язык, утверждённые отделом идеологии и пропаганды лексические обороты и славословия в адрес вождей и основоположников нормальному пониманию текста ничуть не способствовали. Приходилось сквозь него продираться, как через густые и ломкие сорняковые заросли. Но не продираться он, однако, не мог. Крупицы действительно ценной информации чаще всего оказывались запрятаны в самой гуще...
Когда около двух часов ночи Стрельников снова вышел на улицу, голова у него гудела, как колокол. Перед глазами мелькали какие-то дубовые фразы, такие, к примеру, как «выраженная в документах совещаний неуклонная готовность к пламенному сотрудничеству», «опыт работы коммунистических и рабочих партий социалистических стран по сплочению мирового социалистического движения» или «последовательное осуществление творческого развития ленинского принципа демократического централизма культурного и хозяйственного строительства колхозного строя».
Бр-р-р! Язык сломать можно, пока прочтёшь. И мозг, пока вникнешь...
То, что в окошке бытовки горит огонёк, Николай заметил только тогда, когда видения-фразы развеялись.
Подхватив валяющуюся в снегу арматурину, Стрельников подошёл осторожно к бытовке, взялся за ручку двери и резко рванул её на себя.
Замок оказался открыт, дверь распахнулась настежь.
— Это ты, бригадир? Ну, заходи, раз пришёл, — вяло махнул Николаю развалившийся за столом мастера Сапуньков.
— Кирьян? Что ты здесь делаешь? — Николай шагнул внутрь,