— Что вы хотели, граф?
— Что так официально? Я думал, мы стали друзьями, когда я не дал Беркутову замесить твою физиономию, — я приземлил пятую точку на незанятую кровать и небрежно бросил папку рядом.
— Чего ты пристал, Никольский?
— Возможно, мне следовало бы доделать то, что не завершил Гришка. Но если ты такой смелый, чтобы огрызаться с теми, кто может тебя по стенке растереть, от чего ты бежишь, поджав хвост? Да еще и сестру за собой тянешь!
— Не твое дело! — крикнул Воронцов.
Да, Лешка загорался от малейшей искры. Тяжело ему будет в высшем свете.
— Как это не мое, ваша светлость? Мы пару дней назад на этом самом месте поспорили с тобой, что, если я найду, где изготовить твое чудо техники, то ты мне должен одно желание, — этот прием я беззастенчиво позаимствовал у Винокурова. — Ты уже тогда хотел свалить и согласился, чтобы я от тебя отстал? Или потом понял, что придется отдавать долг, и решил по-тихому удрать?
— Что за чушь ты несешь? С чего мне бояться, если ты все равно не выиграешь спор? — процедил сквозь зубы мелкий демон.
— Потому что я слово свое держу. Надеюсь, ты свое тоже сдержишь.
— Ты чего приперся, Никольский? Чего тебе надо? — Алексей спрыгнул с подоконника и сделал шаг в мою сторону, сжав кулаки.
— Я пришел за фуэте, — ответил я, ехидно улыбаясь и потирая руки.
— Что? — взревел мелкий демон, готовый броситься на меня.
— Спокойно, — произнес я ледяным тоном, стирая со своего лица улыбку и остужая Лешкин пыл.
Воронцов замер, озадаченный внезапной сменой моего настроения.
— Я же сказал, что держу слово, — я взял папку и, положив ее на соседнюю кровать, легко толкнул в его сторону. — Посмотри.
Алексей не спеша раскрыл папку и вынул конверт.
— Что это? — спросил он, не удосужившись даже прочитать подпись.
— Это письмо от человека, готового воплотить твои фантазии в реальность.
Воронцов, все еще считая мои слова шуткой, небрежно перевернул конверт стороной, заклеенной печатью, и побледнел. Видимо, и в геральдике парень хорошо разбирался, раз узнал герб Разумовских. Дакхр, есть хоть какая-то область, в которой этот парень полный профан⁈ Бросив на меня растерянный взгляд, Алексей с хрустом надломил печать и достал письмо. Глаза тут же торопливо забегали по рукописным строчкам. Лешка дочитал до конца, а потом, видимо еще не веря в происходящее, начал читать заново. Когда чтение пошло на третий круг, я не выдержал.
— Да хватит уже. Поверь, наконец, своим глазам. Княгиня Разумовская готова на своем заводе изготовить опытную модель и испытать ее.
На мгновение в глазах парня мелькнула радость, граничащая со счастьем, но потом, видимо, он вспомнил про наш спор, и искры в глазах померкли.
— И что же я вам за это должен, Тимофей Александрович?
Я еще немного помолчал, купаясь в излучаемых Воронцовым волнах отчаяния, злости и обиды, а потом сказал:
— Обойдемся без фуэте.
Алексей фыркнул, давая понять, что угрозу взыскать долг балетными выкрутасами он в серьез не воспринимал.
— Откровенный разговор в качестве платы меня вполне устроит.
— Насколько откровенный?
— Ну… — я хитро прищурил глаза, поймав суровый Лешкин взгляд, передумал говорить пошлости.
Если я хотел действительно откровенного разговора, то унижение собеседника — путь, который явно не приведет к результату.
А с Алексеем хотелось поговорить. Просто, без препирательств и игры. Он был весьма интересным человеком: умным, одаренным, со стержнем. Поэтому, не желая больше злить собеседника, я перешел на серьезный тон.
— Обещаю, вопросы будут в рамках приличий.
Лешка сел на кровать напротив, перед этим аккуратно положив письмо княгини обратно в папку.
— Спрашивай, — резко ответил он, все еще ожидая подвоха.
Но в этом я сам виноват. Переиграл.
— Во-первых, скажи, пожалуйста, почему ты решил все бросить и уехать? У тебя вроде здесь все было хорошо? Неужели один отказ убил веру в себя?
— Это пока один, — горько усмехнулся Алексей. — Для таких, как я, двери закрыты.
— Это для каких таких? — уточнил я.
— Для отребья из провинции. Мой титул без денег — ничего не значащая приставка к фамилии. Да, благодаря этой приставке, я получил право поступить в Императорский Университет. Но дальше-то что? Ты думаешь, что тому предприятию действительно сократили финансирование? Да они просто узнали, что за мной нет ни звучной фамилии, ни денег, и решили не связываться. Я же просто Воронцов, а не Беркутов.
Лешка низко опустил голову, накрыв ее руками и сцепив пальцы в замок.
— Между прочим, княгиня Разумовская даже выяснять не стала, насколько благородного ты происхождения и есть ли за тобой богатое приданное. Как чертежи увидела, так и влюбилась! — попытался я разбавить юмором поток безнадеги.
Где-то в глубине серых, как хмурое осеннее небо, Алешкиных глаз мелькнул проблеск надежды.
— Да и у меня на твой инженерный талант кое-какие планы имеются. И не смотри, что пока я не далеко от тебя ушел. Я не дам таким, как Беркутов, растоптать меня. Мне казалось, что и ты такого мнения. Когда ты успел перейти Гришке дорогу?
— С чего ты взял?
— Ты ведь предлагал мне легальный способ мести, а значит, тебе тоже есть, за что ему мстить? Кстати, как ты узнал про нас с Болотовой?
— Я в читальном зале сижу каждый день прямо напротив двери в тот самый отдел библиотеки. Ты меня не заметил. Зато я видел вас несколько дней подряд заходящими и выходящими почти друг за другом. Да и счастливый вид этой Болотовой говорил, что она явно не от справочного материала кайфовала. Два раза — совпадение, три раза — тенденция.
— Ну допустим, — усмехнулся я. — Так что там у вас произошло с Беркутовым?
Я выдержал тяжелое молчание Алексея все с тем же заинтересованным выражением лица.
— Хорошо, — глубоко вздохнув, выдал Воронцов. — В первый день в столовой мимо нас с Дашкой проходил Беркутов с компанией своих прихвостней. Он посмотрел на Дашку и довольно громко, так чтобы слышали не только стоявшие рядом, сказал…
Тут Лешка замолчал. Я вопросительно поднял бровь.
— Что такую, как Дашка, он и с доплатой не стал бы… — ответил, скрипя зубами он, но не договорил.
— Я понял.
— Я хотел дать ему в морду, честно! — пальцы сильнее сжались
— Ага, до его морды даже я с трудом достану. Так что ты сделал.
— «Случайно» задел локтем поднос, с которым он шел, — наконец, поднял глаза. — Насколько знаю, форма его так и не отстиралась.
— И как ты жив до сих пор?
— Я для него —