Упираю в его плечи ладони, смотрю в уже поплывшие от похоти глаза. И сердце болит.
Красивый. Такой красивый. Такой лживый.
— Отпусти, — коротко командую я, — не хочу тебя видеть.
— Малыш… — он так сильно удивляется, что даже не пытается меня удержать.
Воспользовавшись этим, я спрыгиваю со стола и, охнув от боли в ноге, быстрым шагом иду к выходу. Надеюсь, что к выходу. По крайней мере, именно с той стороны заходят парни, которые должны разбирать свадебную беседку.
Сава догоняет где-то на середине моего пути, уже возле стены дома, снова хватает, пытается целовать, бормоча:
— Ну хватит тебе уже, ну чего ты? Я же извинился! Я же реально не хотел!
— Нет! Нет-нет-нет! Пусти! — я ловлю сладкий вайб злости, и он придает мне сил, хотя Сава все делает для того, чтоб свести меня с ума.
Его поцелуи, насильные, принуждающие, но такие сладкие, такие отчаянно нежные, что я слабею опять. И он этим пользуется, гад, пользуется! Прижимает меня к стене дома, трогает везде, тискает, задирает юбку. И плевать ему, бессовестному, что во дворе полно народу! И что смотрят на нас, я чувствую, что смотрят!
— Ты же моя, Олька… Моя, моя, моя… Не смей так со мной… Пожалеешь… слышишь…
Он еще что-то говорит, пытаясь одновременно целовать меня, ласкать, чтоб потом отключить полностью всякое соображение и утащить в дом. В свою комнату, наверно, где он…
— Нет! — вскрикиваю я, одурев от ярости, стоило лишь представить, что все то, что говорила Аринка, правда!
Злобно луплю Саву по щеке, вкладывая всю силу свою, всю боль, а после разворачиваюсь и бегу прочь.
Нога уже не болит, или я ее просто от шока не ощущаю.
Голос Савы за спиной, его злобное рычание: “Стоять!”, лишь придают мне ускорения.
Выбегаю на улицу и вижу, как от дома разворачивается наш минивэн.
Торможу его, прыгаю внутрь, что-то говорю удивленному водителю, умоляя отвезти в город, что-то про живот, боли и прочее.
И всю дорогу до дома, сглатывая слезы, занимаюсь тем, что удаляю наши с Савой фотки. Одиночные, совместные, те, где мы в кровати, где на кухне, где он лежит, полусонный и такой красивый, в нашей постели… Все удаляю, все! Просто зачеркиваю свою прежнюю жизнь.
Потому что не жизнь это была, а игра.
Он всего лишь играл со мной.
Значит, и сберегать нечего.
Под обвалом никакие фотки не помогут.
29. Оля. Сберегать нечего
Симку я меняю сразу же, по пути домой.
Номера все сохранены в облаке, так что ничего не теряется. Торопливо отзваниваюсь администратору клининговой фирмы, что-то жалостливо вру про внезапную диарею, получаю выговор и лишение премиальных на ближайшую неделю, со вздохом принимаю наказание.
Не факт, что я вообще вернусь в эту компанию, но оставить возможность такую надо. Не стоит рубить концы там, где их можно сохранить.
Потом набираю деду, тоже что-то вру, но уже про занятость и прочее. Не хочу, чтоб он волновался, если вдруг захочет набрать, а мой номер будет недоступен. Я и без того редко звоню.
Добираюсь домой, простреливаю взглядом двор, выискивая вражеские войска, но никого не вижу. Отлично. Надеюсь, и на площадке тоже засады не будет. А то ведь сил у меня совсем нет.
Перед квартирой пусто, захожу, торопливо защелкиваю замок так, чтоб никто не мог попасть снаружи. Даже с ключом. Вот что я за дурочка, надо было замок менять!
Но когда бы я успела?
Я же овечка доверчивая, верю любому вранью, даже самому банальному.
Но ничего, ничего… Прорвемся.
Поняв, что в доме никого, у меня словно лампочка выключается.
Не помню, как добираюсь до кровати, как падаю на нее прямо так, в форменной одежде.
Сил раздеться нет.
Слез тоже нет.
Просто пустота полная. Абсолютная. Космос гребаный.
Внутри меня — космос, безвоздушное пространство.
Думать, переживать, страдать… Не могу. Как можно страдать, когда даже воздуха нет?
Просто вырубаюсь.
И не снится мне ничего. Потому что космос. И огромная пустота вокруг и внутри. И я — не песчинка даже… Атом.
Холодно только почему-то, я мерзну, пытаюсь скрутиться в клубочек, спрятаться от мира в себе.
Кажется, звонит кто-то в дверь. И стучит. Но мне плевать.
Я — песчинка. Я — в себе.
Открываю глаза я только вечером, пару минут тупо пялясь в темноту и пытаясь понять, сплю я еще, или уже нет? Разницы ведь никакой.
В полумраке загорается экран телефона.
Номер незнакомый.
А вот текст — очень даже.
“Малыш, ответь”
“Птичка, я лажанул, прости, давай поговорим. Я внизу”
“Оля, открой, я дверь сломаю!”
“Малыш, это все — большое недоразумение. Давай поговорим”
Я встаю с постели, ощущая, как все тело болит. Боже, кажется даже те мышцы, о существовании которых я и не подозревала, ноют!
Как так?
Подхожу к окну. И застываю, жадно всматриваясь в парня на стоянке прямо перед подъездом.
Сава стоит, опираясь задницей на свою шикарную машину. Кредитную… Ха-ха… Вот ведь я дура. Незнакомый бренд… Наверно, стоит, как крыло боинга… Я — наивная овца, конечно…
Он смотрит на мои окна, и, кажется, вздрагивает, когда видит меня.
Вытягивается как-то весь, выпрямляется, бешено впиваясь в меня взглядом.
Делает шаг к подъезду, но я машу отрицательно головой.
Ни за что!
Показываю телефон.
Набираю: “Завтра поговорим. В универе. Уезжай”
И отсылаю.
Он читает, затем снова вскидывает на меня взгляд…
И, помедлив, кивает.
Но не двигается с места, словно ждет от меня какой-то команды.
Я ничего больше не жду.
Разворачиваюсь и иду в туалет.
И слышу, как на улице рычит мощный мотор. Раздраженно, словно хищник, упустивший добычу.
Плевать…
Я не хочу об этом думать.
Я себя берегу.
Мне еще завтрашний наш разговор пережить надо. Бегать от Савы — не мой вариант. Я не испуганная дурочка, чтоб трястись каждый раз, когда буду видеть его в универе. И чтоб оставить ситуацию такую, как она сейчас.
Нет уж.
У меня впереди будущее. И пусть оно будет не таким, как я себе нарисовала, наивная овца, но оно определенно стоит тех усилий, которые я уже делала и еще сделаю.
Дед говорит, что падать — не стыдно. Стыдно валяться в грязи и себя жалеть.
Вот и не будем.
На следующий день я иду в универ, мрачная, но спокойная.
Сама не понимаю, откуда во мне столько хладнокровия, столько упорства. Ведь мир умер мой. Тот самый, в котором я уже все расписала по пунктам. Где вышла