Сглатываю, стараясь действовать тихо-тихо, и в то же время быть настороже, чтоб, если проснется, суметь закрыть ей рот, не дать вырваться испуганному крику.
И офигенно себя в этот момент чувствую, клянусь!
Что-то такое, насквозь маньяческое. И почему-то это дико возбуждает.
Опираюсь локтем о кровать, нависаю над спокойно спящей моей девочкой. А она… Улыбается во сне, спокойная и сладкая.
Слишком сладкая, чтоб дальше сдерживаться!
Накрываю ее губы жадным поцелуем, одновременно обездвиживаю, навалившись полностью и перехватив запястья ладонями.
И ощущаю, как она просыпается.
Прямо во время поцелуя.
Как вкусно и сладко вздрагивает всем телом, инстинктивно пытается вырваться, мычит мне в губы испуганно.
Ой, ка-а-айф…
Не прекращаю целовать, перехватываю запястья покрепче одной ладонью, отбрасываю мешающееся между нами одеяло на пол и рывком раздвигаю стройные ноги.
На ней нет белья. А у меня нет больше терпения.
И мокренькая такая! Развратная моя Птичка! Что тебе снилось? Надеюсь, что я!
От рывка и жесткого довольно-таки проникновения, моя малышка вытягивается в струнку подо мной, испуганно распахивает ресницы, неверяще смотрит в мое лицо.
Губки, зацелованные, припухшие, шевелятся, но беззвучно.
Она уже пришла в себя и полностью осознает кринжовость ситуации.
И я осознаю.
Но не могу тормознуть.
Сладко, так сладко!
— Ч-ч-ч… — шепчу едва слышно, закидывая тонкие ноги себе на одно плечо, перехватывая их там за щиколотки, чтоб удобней лежали, и ускоряясь. — Тихо, Птичка, тихо… Блядь… Еще раз так сделай… Смотри так на меня, смотри…
— Я… Я… Боже… Сава… — она говорит одними губами, испуганная. напряженная и тоже дико возбужденная.
Цепляет меня за шею, тянет к себе, чтоб жадно впиться губами. Её тоже кроет! И, может, похлеще, чем меня! Она же с сюрпризами, моя дикая Птичка!
Заводится с полоборота! Мой подарок, самый лучший, самый драгоценный!
Моя только!
Моя!
Последнее я, кажется, выхрипываю ей в ушко, когда кончаю. По варварски, едва успев выйти из гостеприимного тепла.
И какое-то время мы лежим, неистово обнимаясь, жадно вылизывая друг друга. Отходя от неожиданности случившегося.
Потом, потом уже меня накроет пониманием ситуации. И того, что я творю, дебила кусок.
И что, вместо побега, трахаюсь прямо тут, на месте преступления. Рискуя получить заряд дроби не только в жопу, но и в другие стратегически важные места.
Но в этот момент мне похрен.
И Птичке моей тоже.
Мы с ней просто дико, беспредельно счастливы.
И, наверно, это ощущение стоит того, чтоб дробь потом словить.
Хотя, все равно нежелательно.
53. Ничего не понимает…
— Давай со мной, Птичка… — Сава целует, не останавливаясь, гладит-гладит постоянно, словно чисто физически не может руки от меня убрать, — тут легко… Раз-два — и на воле… Клянусь, я тебя поймаю. Веришь?
— Конечно, верю… — шепчу я ему в губы, обнимаю, ласкаясь, кайфуя от этого забытого ощущения простого прикосновения к нему.
Не на бегу, не внезапно, не через боль и обиду, не через неожиданность.
А как раньше, когда мы проводили ночи, не в силах оторваться друг от друга. И мой парень был невероятно горячим.
Сейчас он еще горячее. И настойчивей.
И все же прав дедушка: глупый.
Многого не понимает.
Не осознает, насколько его предложение вот так сбежать посреди ночи из моего дома, из моего места силы, где каждый кустик, каждое деревце помнит мои руки, значит — предать их. Память моих папы и мамы. Моего дедушку. Жучка. Кешу. Крошку.
Это просто невозможно.
Но Сава не понимает и злится. Ему кажется, что он все отлично продумал.
Что мы сейчас сбежим, а дедушка потом успокоится, и все наладится. Как-нибудь.
Сава думает только о нас двоих. Даже не так. О себе. Он думает о себе.
А я так не умею.
И в то же время отказать…
Когда он так смотрит, так упрашивает, так гладит… Невозможно тоже.
И меня на части разрывает!
— Тогда пошли… Оль… Моя Птичка… Моя самая-самая лучшая… Пошли… Я не могу без тебя. И тут не смогу долго. Дед твой… Он же не пустит к тебе. А я с ума сойду. Я уже сошел… Прикинь, если б он меня из дома выставил, я бы в лесу ночевал, клянусь. И все равно тебя украл бы! И даже не спрашивал!
Сава горячится, сжимает меня сильнее, неосознанно причиняя легкую боль.
— Потому что ты — моя! Моя! Оля… — он отстраняется, жарко и тревожно смотрит в глаза, и его зрачки лихорадочно блестят в полумраке, — Оля… если хочешь спросить о… О чем угодно… Спрашивай. Я отвечу. Я очень много думал, Птичка, пока сюда добирался. И много чего понял. Я был дурак и трус. Слабак. Понимаешь? У меня просто никогда… Никогда такого не было… Я ошалел. И боялся потерять.
— И потому врал?
Для меня это странно. Но… Все разные.
И мой не боящийся кинуться в гущу врагов демон, парень, защитивший, рискуя собой, совершенно незнакомую девочку когда-то в поезде, может трусить рассказать что-то. Это, наверно, две стороны одной монетки.
Дедушка тоже как-то рассказывал, что боялся бабушке говорить про свое прошлое. Боялся, что она его бросит.
А дедушка мой вообще ничего не боится.
Может, и у Савы так?
— Да… Черт… — Сава снова целует, скользит губами по моему лицу, так нежно, так сладко-сладко, что невольно млею от этой мягкой ласки, — Оль… Я все время хотел рассказать, веришь? И все время откладывал. Думал, завтра. Завтра… А завтра… Оно и наступило, это гребаное завтра. И я не успел. А ты потом и слушать не захотела…
Я поджимаю губы. Еще меня в этом обвини!
— Нет-нет! — тут же чутко ловит мой настрой Сава, снова прижимая меня к себе, словно опасаясь, что оттолкну, — я понимаю! Я же не тормознул! Я же продолжил косячить, дурак! Ну дурак, Оль! Но, клянусь, никого не было, кроме тебя! Не веришь, понимаю…
— Верю, — шепчу я, и Сава замирает, с надеждой вглядываясь в мои глаза.
— Веришь?
— Да.
— Почему?
Странный вопрос. Ты же этого хотел?
— Просто… Верю.
У меня и в самом деле нет ответа на этот вопрос.
Это же настолько естественно: если я позволяю ему быть со мной, здесь, сейчас, позволяю называть себя невестой, выгораживаю перед дедушкой… Конечно, я верю!
А, если не верить, то зачем это все вообще? Если не доверять человеку полностью?
Зачем быть с ним?
— Оля… — выдыхает Сава, видно, что-то отыскав в моих глазах все же, какой-то нужный ему ответ, — Оля… Я… Я не подведу. Никогда больше ничего такого…