Все жанры

Все жанры

Семнадцатый билет - Борис Александрович Лазаревский. Страница 2

О книге
придет этот конец, тогда начнется мое счастье"... Готовившийся получить аттестат зрелости и выйти в действительную жизнь, я тем не менее еще не знал, какая сущая правда два Пушкинских стиха: Чем меньше женщину мы любим, Тем больше нравимся мы ей... Не взвесил я и того обстоятельства, что Губанов был первою любовью Маруси. Я снова попробовал читать Иловайского, и снова ничего у меня не вышло. Начал смотреть на бегавших в траве муравьев... Потом встал и пошел обедать. По дороге сорвал ветку цветущего жасмина и подумал: сегодня я все-таки увижу Марусю и отдам эти цветы ей. Без пяти минут семь я уже был у Губанова. Он утомился от зубрежки и теперь согласился пойти кататься на лодке. Мы зашли за Марусей, т. е. зашел один он, а я остался на улице. Ждать пришлось очень долго. Двадцать четыре трамвая успели пройти взад и вперед, -- чтобы время шло быстрее, я нарочно считал их. Наконец Губанов вернулся, красный, с блестящими глазами, и без тени неудовольствия сказал: -- Не пустили ее... -- Это жаль, -- вырвалось у меня со вздохом. -- Ничего не жаль. С этими бабами одно несчастье. Нужно к сроку возвращаться да заботиться, как бы она не простудилась. Десять раз пересаживаться с руля и на весла и обратно. Я очень рад. По крайней мере хорошо покатаемся. Нужно будет только зайти купить полбутылки английской горькой и колбасы... Я ничего не ответил, и, сам не знаю, почему, покорно шипела, за ним, безропотно купила, на свои деньги водки и колбасы и молча села, на рулевое весло. Когда отвалили от берега, Губанов сказал: -- Поедем вверх к Межигорскому монастырю, назад легче будет грести. Я и с этим согласился. Около трех часов мы гребли, изредка сменяясь, и почти не разговаривали. Уже засветились звезды. Ненадолго пристали к берегу, выпили по глотку английской горькой к съели всю колбасу. Губанова, опять взял весла и запел: Ой у поли озерце... Там пла-вало ви-идерце... Я невольно подхватил: Соснови клепки, а дубови денце Не цураймо-ся сердце... Но песня не удавалась, и мы снова надолго замолчали. Слева между деревьями мигал небольшой костер и видны были человеческие фигуры с красными лицами. -- Держи на огонь. Это какие-нибудь дачники. Нужно узнать, который час. Судя по звездам, уже около полуночи, -- сказал мне Губанов. Оказалось, что это были просто пастухи. На вопрос, сколько теперь времени, они не могли нам ответить ничего определенного. Только один мальчик лет пятнадцати посмотрел на небо, глубоко вздохнул и почему-то шепотом произнес: -- Годин через дви вже буде розвиднятця... Мы дали им по папиросе. Губанов лег возле, костра, посмотрел на меня и сказал: -- До монастыря не догребем. Полежим здесь до зари и назад. Я устал. Над водой лег голубой туман. Жалобно кричала невидимая чайка. Слышно было, как плескала иногда выпрыгнувшая на мгновение рыба. Пахло сыростью. Возле костра было тепло, и не хотелось двигаться. Когда мы поднялись, на небе осталась одна Венера. Весь восток уже играл перламутровыми красками, и река стала розовой. Назад грести было совсем легко, и сонливость прошла. О предстоящем экзамене как-то не думалось. Когда мы были уже недалеко от города, лодка неожиданно за что-то зацепилась и вдруг стала. -- Я же тебе говорил, держи дальше от берега! -- крикнул на меня Губанов. -- Вероятно, на хворост наехали... Он вдруг понизил тон и продолжал: -- Ага, узнаю это место. Так и есть, -- на хворост наехали, который был приготовлен для плотины. Ну, ничего. Отдохнем. Покурим. Я знаю, как нужно вывернуться. Брось-ка мне портсигар. Он пустил весла, зажег папиросу и сладко потянулся. -- Немножко спина болит... Знаешь, что было на этом месте неделю назад? -- А что? -- спросил я. -- Мы так же, как вот с тобой, напоролись с Марусей на этот самый хворост. Пришлось выйти на берег. Сели отдохнуть. И вдруг ей почему-то стало меня жалко. Он засмеялся, тряхнул головой и добавил: -- Взяла мою руку и поцеловала, а ты еще говоришь, что Маруся умная... С полминуты я не мог ему ничего ответить. В моих ушах зазвонили колокола. Овладев собою, я мог только сказать: -- Если это даже и было, то я бы на твоем месте никогда об этом не заикнулся... Губанов пожал плечами: -- Не вижу для этого оснований. Даже напротив. Всякую глупость по-моему следует вытаскивать на свет Божий... Ну-с, мой бедный рыцарь, нечего оскорбляться, давай-ка лучше выворачиваться. И держи ты, пожалуйста, на средину. Смотри, уже солнце восходит. Как мы доехали до пристани, как распростились и как я вернулся в свой пансион -- ничего этого я уже не помнил. В голове переворачивались только две горячие мысли: о бедной Марусе и о том сне, который я недавно видел. Только, когда, топая ногами, наш класс входил в экзаменационную залу, я подумал о другом. Как это ни странно, но историю я выдержал и отвечал сносно. Наш добрый Елисеи поставил мне четверку, провел пальцами по своей жидкой бороде и наставительно произнес: -- Вот видите, если бы вы в течение года занимались, не пришлось бы вам теперь так надсаживаться и учиться по ночам. А то посмотрите на себя в зеркало, на кого вы похожи: под глазами синяки, щеки провалились. От то-то же и есть... Я поклонился и, шатаясь, пошел вниз подремать. Веки болели, и в зрачках точно песок был насыпан. Проспал я до вечера, и ничего мне не снилось. Первой моей мыслью наяву было: сказать Марусе обо всем, что я слышал от Губанова. Но увидеть ее наедине было трудно, почти невозможно. С Губановым я решил порвать всякое знакомство. Я не находил имени его поступку, но то, что случилось впереди, превзошло все мои ожидания. Три дня я вертелся, как жук на булавке, и, несмотря на жару, с утра и до вечера ходил взад и впереди возле дома, где жила Маруся. Ходил до тех пор, пока дворник очень внушительно не посоветовал мне "для прогулок выбрать проулок подальше", а он о Грибоедове, конечно, никогда и не слыхивал... Но мне смертельно хотелось узнать, что с Марусей, не выпускает ли ее из дому мать, готовится ли она тоже к экзаменам, или, может быть, заболела. Как ни противен был мне Губанов, но все же пришлось идти к нему. Никогда не забуду той картины, которую увидел. В крохотной комнатке накурено: дым плавает точно после пожара.
Перейти на страницу: