— Мы сами в шоке, — голос в трубке звучал сбивчиво. — Никто не ожидал, что он отдаст дочь. Все думали — будет завод.
— Ну понятно, — пробормотал я.
— Держись, Кирилл Евгеньевич, — усмехнулись на том конце и отключились.
Я потер лицо ладонями. Так, соберись. Соберись. Сегодня он в Москве, на балу, значит сюда не вернётся. Можно отзывать людей из укрытий у портальных арок — смысла дежурить нет.
А вот завтра… Завтра всё начнётся.
Город мы уже проверили. Канцелярия держит каждую улицу, каждый перекрёсток. Здесь никто не рискнёт. Даже самый отчаянный понимает: покушение в Красноярске — это прямой вызов Канцелярии. А значит, и Императору. Таких идиотов мало.
А вот за городом — да. Там у барона начнётся его собственная дорога. Там у него не будет официальной протекции. Там обязательно полезут. И не один десяток.
Я набрал нужный номер.
— Виталик, отзывай людей из города. С ночи перекрываете леса и дорогу к поместью барона.
— Кирилл Евгеньевич… — голос дрогнул. — Вы уже слышали?
— Слышал. Но ты-то откуда? Ты же у портальных арок, там связи почти нет.
— Да тут уже каждый чёрт об этом говорит, — пробормотал он и смутился: — Извините, Кирилл Евгеньевич.
— Ладно. Слушай внимательно. Собирай всех, кто есть рядом. Работайте в две, а лучше в три смены. Наша главная задача — вычистить лес от любых засад. В открытую сопровождать мы его не можем, это вызовет лишние вопросы. Поэтому если зачистите дорогу до поместья — на этом и остановимся. Тогда половина состава уйдёт отдыхать, остальные прикроют тылы.
— Понял, — ответил он твёрдо. — Сделаем.
Я отключился. В кабинете снова воцарилась тишина. На столе остывал кофе, а я смотрел в экран с пустой картинкой. Завтра станет ясно, хватит ли этих мер.
Часть 2 Теперь я не безымянный убийца
За день до возвращения барона в Красноярск. Днём.
Солнце косит под углом, но до ночи — как до луны. Лес шуршит, смолой тянет. Тропа знакомая. Следы — свежие. Пахнет железом и дешёвым маслом. Наёмники. Опять. #@%!..
Первая троица — у старой берёзы. Один «слухач» слушает землю, двое спорят, кто первый «снимет мальчишку у ворот». Ага. «Снимет». %$#&.
Троих не обсуждают — троих убирают.
Шаг. Выдох. Тень.
Первого — на вдохе.
Второго — на повороте головы.
Третий не понял, что уже поздно.
Трава легла. Лес даже не чихнул. Готово. Дальше.
Лощина. Чёрная вода в глине, ботинок набил грязь. Следов больше. Курево воняет, стружка от заточки на пальцах. Восемь. Сидят. Ждут. Уверенные. #$@!
Восемь — это уже разговор. Без гордости. Без суеты.
Лёг в тень. Смотрю. Привычки людей — лучше всякой разведки.
Один всё равно потянется к фляге — потянулся.
Второй не выдержит — отойдёт «по нужде» — отошёл.
Третий полезет в карту — полез, хотя карта для него как рисунок ребёнка.
Остальные расслабятся на пол-шага. Расслабились. Ну поехали.
Первого — коротко, под рёбра.
Второй разворачивается — опоздал.
Третий падает, даже не крикнув.
Остальные взрываются визгом, как сороки на мусорке. @#%!!
Вошёл в круг. Время стало густым, как кисель. Звук — ватой. Каждое движение — как под водой. Это моё. Здесь тишина, здесь я слышу всё.
Сталь — в сталь. Глухо.
Пятый — на колено и в мох. Ползти — плохая мысль. Добил.
Шестой делает шаг назад — всегда дырка. Всегда.
Седьмой вдвоём с восьмым — молодцы, придумали. Поздно.
И тут — крик. Чужой. Слева, из-за кустов:
— Марк! Слева!
Кому-то из них. Не мне.
Слово бьёт в ухо прикладом. Проваливается под кожу. Скользит ниже. Не тонет. Зацепилось.
М…арк.
Горло шевельнулось само. Ржавчина сдвинулась. Воздух царапнул связки. Я не говорил… сколько? Шесть десятков? Больше?
— М… Марк, — прохрипел я. Звук вышел чужой. Как железка, пролежавшая в болоте.
Имя — не моё? Чужой крик. Но ведь моё. Точно моё. Старое, простое. Тогда таких — пруд пруди. Только в нашей роте — шестеро. Командиры орали только фамилии, иначе половина обернётся. «Марк!» — и пятеро: «Какой?!» Ха. Тогда — серое. Ничьё. Сейчас — тяжёлое. Чистое. Людей стало меньше. А я — остался. %$#.
Воздух снова стал лёгким. Восемь тел улеглись как надо. Кровь шипит на холодной глине. Руки сами делают своё: карманы — вон, жетоны — сюда, записки — сюда. На запястье у одного — нитяная татуировка, чужая метка. Запомнил рисунок. Пригодится.
Вдалеке гудит трасса. Там они копятся, «элита». Здесь — мелочь. Здесь — тихо. Для него — тихо. Для мальчишки. Для барона. Для… господина? @#!.. Рано. Не думать. Делать.
Выхожу к внешнему периметру своей петлёй — где чаще ставят засады.
Поваленная осина — классика для тех, кто «умеет прятаться». Пусто.
Пень с видом на ворота — идеальная мишень для идеального идиота. Пусто.
Камни у рва — любят там лежать, как дохлые лисы. Пусто.
У забора — движение. Дружинники. Идут цепью, осматривают пространство, собак гоняют по низинам. Правильно. Так и надо. С мелочью разберутся. Сильных поблизости нет — я снял их по дороге.
Сосна слева — старая, корявая. Верхняя развилка — то, что надо. Сверху двор — как на ладони. Звук ложится без эха. Ветер держит язык за зубами. Место моё.
Залез. В развилке — моё «гнездо»: ветви, тряпка, сетка. Под щёку — ладонь, другая — на рукоять. Тело — в кору. Исчез. Слушаю. Два часа — и ещё круг. На всякий случай. Всегда на всякий.
Из караулки под забором тарахтит телек. Голоса рвутся кусками: «…прямое включение…», «…Император…», «…женихом… дочери…». #@%&!.. Ну конечно. Теперь и её. Значит, полезут больше. Животы чешутся у всех «смелых». Приходите. Я здесь.
Пробую имя на вкус, как нож после заточки. Не шёпот — хрип. Воздух цепляется за горло, но выходит:
— Марк.
Сел. Ложится. Коротко. Тяжело. Правильно.
Я редко лез в ближний. Не люблю. Моё — дистанция. Шестьсот. Тысяча. Полторы. Ветер. Поправка. Ритм пульса. Щепотка математики — и цель падает. Это ремесло. Лес учит быть тенью, город — призраком. Люди близко — плохая идея: лица пугаются, глаза залипают. Я — не для людей. «Мутант», «страшила», «лесной чёрт» — кто как называл. И правильно. Так проще. Всем.
Но сегодня пришлось резать в траве. Ничего. Руки помнят. Ноги — тоже. Тело знает. Значит, не заржавел. И это — хорошо.
Сосна дышит вместе со мной. Снизу собака щёлкнула зубами — кто-то кинул палку. Дружинник ругнулся шёпотом — спорят, чей сектор. Спорьте. Спор — жизнь. Жизнь — звук. Звук —