Он распахнул дверь — и на свет шагнул тот, ради кого стихли разговоры.
Не мундир и не парадный костюм — строгая, выверенная форма Империи. По ней нельзя было угадать происхождение: дворянин он или человек «из людей». Держался, однако, так, что вопрос терял смысл: ни высокомерия, ни робости; чистое равновесие, спокойная власть в каждом шаге.
Камеры опустились, микрофоны стихли, словно их вырезали из воздуха одним движением ножа. Вся площадка застыла, обращённая к человеку в чёрной форме.
Я перевёл взгляд на Игоря Ивановича Румянцева и Сергея Петровича Корнеева. На их лицах мелькнуло удивление, тут же сменившееся предвкушающей улыбкой. Они были уверены, что Империя явилась за ними, что награда за «их» восьмёрку уже близка.
Но первая же фраза рассеяла их надежды. Голос имперца прозвучал холодно, ровно, будто он зачитывал выдержку из официального протокола:
— Согласно сведениям, в данном месте должен присутствовать барон Станислав Мечев. Подтвердите своё нахождение.
Толпа вздрогнула. Кто-то резко обернулся к соседу, кто-то склонился ближе — зашёлестели перешёптывания, хриплые вдохи, короткие вопросы: «Кто это?..», «Слышал такое имя?..». Никто не осмеливался говорить громко — вес Империи давил, и каждый звук рождался вполголоса, будто шёпот сам по себе был вызовом.
Я вдохнул глубже и шагнул вперёд. Сквозь плотное кольцо людей пробиваться было тяжело: локти, плечи, недовольные взгляды. Но дорогу всё равно уступали — не мне, а Империи, которая назвала моё имя.
Только теперь я заметил конверт в руках имперца. Тёмная бумага будто светилась изнутри, струны Эхо вились плотным коконом, охватывая печать. Письмо, что присылали церковники, и рядом не стояло с этой защитой. Этот конверт был иным. Он хранил в себе вес куда больший, чем простая бумага.
Я вышел к представителю империи, расправил плечи и произнёс твёрдо, так, чтобы слышали все:
— Барон Станислав Мечев. Я здесь.
Имперский служитель кивнул, разломил печать и произнёс ровно, без тени пафоса:
— По высочайшему указу Его Императорского Величества Олега Рюриковича я обязан огласить следующее письмо.
Указ Его Императорского Величества
Да будет известно всему народу и всем домам Империи.
Дом Романовых, изначально стоявший при Троне в чине княжеском среди Древних Тринадцати, по прежним постановлениям был низведён в достоинство баронское и от того времени носил имя Мечевых, дабы сохранить линию крови и уберечь остаток дома от пресечения.
Понеже родовое Эхо в указанном доме угасло и более шестисот лет не являлось и не пробуждалось, по обычаю и по закону Империи было наложено завесою забвения: летописи опечатаны, записи изъяты из общего сведения, а дети впредь до нового явления Эхо вносились в книги не под истинными именами, но под мирскими, данными родителями. Ибо истинное имя утверждается лишь тогда, когда Эхо засвидетельствовано надлежащим порядком.
Ныне же свидетельствуем: родовое Эхо дома Романовых явлено и подтверждено оценщиками Его Величества и людьми присяжными. Последним, в ком сиял дар рода, был Николай Романов. В силу преемства сего и по закону о наследии Эхо постановляем и повелеваем:
Станислав, известный доныне как из дома Мечевых, отныне именуется своим истинным именем и отчество получает по последнему держателю Эха: быть ему Аристархом Николаевичем Романовым, законным главою восстановленного дома.
Дому Романов сохраняется нынешнее звание баронское; при том дом сей от сего дня возвращается в древний свой чин между Тринадцатью домами, стоящими при Троне, с правами и обязанностями, коих требует порядок Империи.
Все записи, родословные, грамоты и акты, что были прежде изъяты или заключены под печати, снять из-под завесы; в срок ближайший возвратить в летописи и объявить к общему сведению. Всякое упоминание об удалении и забытьи дома Романов считать отныне недействительным.
Так сказано, так записано, так да будет.
Сего числа — скреплено печатью Империи.
Толпа застыла. Ещё мгновение назад слышались перешёптывания, где-то щёлкали затворы камер, но теперь всё будто обрушилось в тишину. Люди смотрели на меня так, словно земля под их ногами качнулась.
Барон Румянцев и граф Корнеев стояли с выпрямленными спинами, но на лицах застыло неумелое выражение: смесь неверия и растерянной ярости. Ещё недавно они видели себя победителями, но одно письмо перечеркнуло их триумф.
Журналисты, напротив, ожили первыми. В воздух взвились руки с микрофонами, камеры снова ожили, стараясь поймать каждый мой жест, каждое движение губ. Кто-то даже полез выше на плечи соседа, чтобы разглядеть лучше.
И в тот миг, когда имя прозвучало во весь голос — Аристарх Николаевич Романов — Эхо содрогнулось. Не гул толпы, не вспышки камер, а сама ткань мира дрогнула вокруг меня. Тонкая вибрация пробежала по воздуху, отозвалась в сердце и ушла куда-то вглубь.
Я понял: теперь всё окончательно. Моё имя зафиксировано. Род вернулся. Эхо будто ждало этого момента — и теперь признало его.
Толпа не выдержала — шёпот хлынул по рядам, как волна.
— Романовы?.. — недоумённо спросил кто-то. — Но ведь древних всегда было двенадцать. Откуда взялся этот тринадцатый?
— Я… я где-то читал, — попытался возразить другой.
— Да врёшь ты, — перебили его. — Нигде ты не читал! Сам слышал — все упоминания удалены!
— Шестьсот лет! — выдохнул третий. — Шестьсот лет прошло, и за это время — ни единого слова. Как такое вообще возможно? Род, стоявший рядом с Императором, — и будто его никогда не существовало…
— Значит, Империя вправду скрывала, — подытожил кто-то с дрожью в голосе. — И мы действительно забыли.
Гул множился, но в нём не было насмешек — лишь потрясение, недоверие и жадное желание понять, что только что произошло.
Имперский посланник стоял рядом со мной всё так же неподвижно, словно статуя. Его голос вновь прозвучал ровно, обрубая шум толпы:
— По высочайшему указу Императора Олега Рюриковича, все данные о доме Романовых будут возвращены и обнародованы в ближайшие дни.
И только после этих слов площадь взорвалась — выкрики, вопросы, горячий гул камер и голосов, в котором перемешались удивление и неверие. Империя вернула из небытия целый род — и мир не мог осознать, что это значит.
Имперский посланник поднял руку, и площадь вновь застыла. Его голос разнёсся над толпой, звучный, как удар колокола:
— Да будет известно: до Его Императорского Величества дошли вести о подвиге, свершённом в здешних землях. Зверь восьмого ранга пал, и сия победа признана достойной памяти и чести. Подобные деяния возвышают не только дом, что их совершил, но и всю Империю.
Он выдержал паузу, и слова повисли над толпой, как бронзовый звон над городом. Журналисты переглянулись, поворачиваясь в сторону графа Румянцева и барона Корнеева. Камеры навелись на их