– Максим!!! – в унисон взорвались обе.
– Ну а что? – усмехнулся он, выдержав паузу. – Если вы сами не спросите господина, может, мне за вас сказать
– Нельзя! – Милена чуть не подпрыгнула.
– Запрещаю! – вторила ей Ольга, и обе вцепились в ремни, как будто это могло их защитить.
– А я вот думаю, – продолжал Максим уже нарочито медленно, – что господин-то сам тоже хочет знать. Раз он уже третий раз спросил.
– Я… – начал я, но слова застряли в горле. Всё вокруг было как в сцене из дешёвой романтической новеллы: девушки красные, Максим ухмыляется, а я – один-единственный, кто не понимает сути.
В салоне повисло напряжение, но дальше разговор сам собой затих. Девушки демонстративно отвернулись к окну, Максим хмыкал себе под нос, а я сидел позади него, сжимая кулаки и всё сильнее ощущая, что кругом намёки, недосказанность, а я в центре и ни черта не понимаю.
Интерлюдия. Еще один кто хочет знать ответ
#@%&!!!
%%$#!!!
***!!!
Максим, сука, я тебя ненавижу!
Я, мать вашу, ради этого бежал по верхам, как дебил. Прыжок, ещё прыжок. Ветки под ногами, дорога внизу, колонна ревёт моторами. А я держусь рядом, не рвусь вперёд – специально, чтоб не потерять их.
Имплант в башке зудит. Уши этой тварюги – нетопыриса. Вживил себе когда-то, и теперь слышу всё, что шепчут, даже через металл и стекло. Вибрации идут, картинка собирается сама: кто где сидит, кто двинулся, кто вздохнул. Милена справа, Ольга рядом, господин – за Максимом. Я их не вижу, но чувствую – будто сам там, в салоне.
И вот они начали! Я прямо вижу, как краснеют. Слышу их шёпот. Вот-вот скажут…
Ага! Максим подхватил! Подколы, ехидство, девки возмущаются. Я уже тру ладони, жду: «Ну всё, сейчас, сейчас скажут!»
И что?!
Ни х@#а!
Максим, ты скотина, ты обязан был спросить! Ты уже довёл их, сука, до визга, Эхо у Милены вспыхнуло так, что даже мои импланты запищали, а ты?! Ты взял и заткнулся!
Да мне самому интересно, мать вашу! Я ж слышал эти их разговоры ночами, когда они думают, что одни. Споры, детали, кто ближе, кто лучше, кто главнее. Мне уже самому мерещится, будто я там стоял рядом и видел всё.
Но нет!
Они замолчали.
Тишина.
И я бегу дальше по деревьям, держусь рядом, уши зудят, сердце колотится, а в голове одна мысль:
С КЕМ ИЗ НИХ ЕМУ БОЛЬШЕ ПОНРАВИЛОСЬ ТРАХАТЬСЯ?!
Чёрт, даже не смешно.
Василек, я тебя ненавижу.
Конец. Интерлюдия.
С последней фразы так никто больше и не произнёс ни слова. Напряжение висело в воздухе, но постепенно начало спадать. Максим, сидевший впереди, переключился в рабочий режим – перестал подшучивать и всё внимание отдал дороге, колонне, безопасности перевозки моей персоны из точки А в точку Б.
Рации молчали. Машины катились ровно. На трассе не попалось ни встречных, ни попутных – словно нам нарочно расчистили коридор. И в этом не было ничего удивительного: я почти не сомневался, что Кирилл Евгеньевич постарался. Было бы странно, если бы императорская канцелярия не обеспечила чистую дорогу в день, когда я должен попасть к Императору. Умирать сегодня мне точно не положено.
До Красноярска оставалось километров пять, когда я не выдержал:
– Ну так… о чём вы всё-таки говорили?
– Мы не скажем! – выкрикнули они в унисон.
Максим заржал так, что в машине задребезжали стёкла. И будто в ответ на его смех из леса донёсся треск: с сухим хрустом сломилось дерево, рухнуло, ломая ветви и поднимая стаю птиц.
Колонна машин замедлилась, но угрозы не последовало. Просто дерево, завалившееся в стороне от дороги.
И всё же… на миг мне даже показалось, что в этом треске я расслышал чужой голос. Словно кто-то с яростью выкрикнул: «Сука!» или даже: «Василёк, я тебя убью!»
Я моргнул, отогнал наваждение.
Максим хмыкнул, чуть заметно усмехнувшись, и снова повернулся к дороге.
А впереди уже показались первые дома Красноярска.
Глава 12
Мы въехали в Красноярск. И первое, что бросилось в глаза – пустота. Ни машин, ни людей. Для города такого масштаба это выглядело странно, почти нереально. Но, вспоминая, как всю дорогу трасса была пустой, я уже не сомневался: нам расчистили коридор.
Я невольно сравнил этот Красноярск с тем, что знал в своём прошлом мире. Там город был крупным, но здесь он казался раза в три, а то и в четыре больше. Точную географию я не изучал, да и смысла особого не видел, но даже по ощущениям ясно: людей здесь живёт гораздо больше, чем там, откуда я пришёл.
Строения напоминали мой мир – те же многоэтажки, те же частные дома. Разница была в планировке: чем ближе к центру, тем дороже и выше здания, с ухоженными фасадами и витражами. А чем дальше от центра, тем сильнее резал глаз контраст. Вдали уже угадывались районы, которые здесь называли трущобами.
Это удивило. В современном мире я не ожидал увидеть трущобы в прямом смысле слова – с облупленными стенами и окнами, заклеенными тряпьём. Я даже наводил справки: в таких домах люди действительно жили плохо. По сути, это были коммуналки, как в Советском Союзе: одна кухня на несколько семей, от трёх до восьми, в зависимости от размера. В лучшем случае – две комнаты на семью. Социальное жильё для тех, кто не мог позволить себе больше.
Я сам внутрь таких домов не заходил, но планировки попадались. Всё выглядело так, что человек жил там не столько ради удобства, сколько ради того, чтобы просто иметь крышу над головой.
И всё же именно такие районы меня интересовали. Род только-только начал подниматься, и мне нужны были люди. Много людей. Дешёвых, простых, тех, кто готов работать за шанс выбраться. А ближайшее место, где можно найти силу за малую цену, – это как раз трущобы.
Въезжая в город, я отметил ещё один факт. Дома, что стояли вдоль трассы, выглядели прилично: фасады аккуратные, окна целые, кое-где даже свежая краска. Всё так, словно Красноярск хотел показать нам «правильное лицо».
И я подумал: в одном мире – демократия, в другом – императорская власть, а суть не меняется. Чиновники работают по одной и той же схеме: там, где видят проверяющие, – красота и порядок, куда уходят деньги – там их видно. Но стоит заглянуть дальше… уверен, картина была бы совсем иной.
Но куда сильнее бросалось в глаза другое. Ни одного человека на улице. Ни