Пауза.
— И не хочу, чтобы ты боялась заходить ко мне в комнату. Даже вот так.
Сердце срывается. От неожиданности и тепла в его голосе. От того, как он это сказал — просто, без нажима.
— Хочешь попробовать сначала? — спрашивает Рик. — Не как хранитель и хозяйка крепости. А как... ты и я?
Молчу.
— Давай, — наконец выдыхаю я. — Не воюем.
Он медленно усмехается:
— Значит, перемирие?
— Только на три испытания, — уточняю. — А там — посмотрим.
Рик усмехается.
— Посмотрим.
Некоторое время я просто стою, не двигаясь. В комнате тихо, словно сам воздух затаил дыхание, чтобы не спугнуть то хрупкое, что возникло между нами.
Делаю шаг. И ещё один. Потом опускаюсь на край кровати, осторожно, будто боюсь спугнуть собственное решение.
Он не двигается. Только смотрит. Ждёт.
— Рик...
— Да?
— Я хотела попросить...
Слова даются с трудом. Щёки горят. В горле першит от сдерживаемого волнения. Это звучит странно. Безумно. Но я уже всё решила.
— М?
— Инициируй меня, — выпаливаю я.
— Что? — Рик хмурится. В его глазах вспыхивает что-то тёмное, глубинное.
Настороженность?
Недоверие?
Или... пламя, которое он держал под кожей слишком долго?
— Повтори, — требует Рик.
Сжимаю руки на коленях, лишь бы он не заметил, как они предательски дрожат.
— Инициируй меня. Ты сказал, что не хочешь быть врагом. А я... я не хочу быть слабой.
Рик медленно садится. А я ловлю себя на том, что не могу отвести взгляд от бронзовой линии его груди.
— Ты не понимаешь, что просишь.
— Понимаю, — шепчу я.
— Это необратимо, Аэлина. Синергия магий. Это отзовётся в тебе навсегда. Вот почему вместо близости драконы выбирают высоту.
— Я так решила.
Рик не двигается. Только дыхание чуть сбилось.
— Неужели ты доверяешь мне настолько?
Я смотрю ему в глаза.
— Да.
— Нет, — отрезает он, почти в ту же секунду.
— Прости?
— Я сказал: нет.
— Но?..
— Послушай, Аэлина. Мои магические потоки сломаны. Чтобы хоть как-то раскрыть крылья, мне пришлось надеть корону. Это не символ власти, как все думают, а древний артефакт, стабилизирующий потоки. Он просто... держит меня в рабочем состоянии. Но даже с короной крылья остаются искажёнными. А значит, этот изъян так или иначе отзовётся в тебе. В твоей силе. В твоём будущем.
Слова застревают в горле. Что тут скажешь, когда рушится вера в себя? Видимо, я не та, кого можно хотеть. Не та, ради кого рискуют, даже если изъян.
— Я тоже сломана, — говорю тихо. — Только не потоками, а тем, во что верила. И всё равно стою. Потому что, бывает, сломанное склеивается прочнее, чем было изначально.
— Ты даже не представляешь, насколько это опасно.
— Мне всё равно, Рик.
— Нет, сердце моё, — он качает головой. — Не стану этого делать. Пусть в твоей крови движется чистая сила. Без искажений и моих изъянов.
Я встаю слишком резко.
И в этот момент он вдруг произносит:
— Платье.
— Что?
— Ты неправильно его застегнула.
Рик поднимается. Его голос становится тише, мягче:
— Иди сюда. — Он протягивает руку.
Я не двигаюсь сразу. Но потом всё же позволяю себе шаг навстречу.
Он ловко разворачивает меня спиной к себе.
— Так, стой. Ты его победила, но какой ценой? — усмехается Рик. — Дай я всё переделаю.
— Благодарю. Увы, с горничными в моих покоях беда.
Его пальцы легко касаются ткани. Уверенно скользят вдоль ряда крючков, один за другим, расстёгивая их. Движения точные, выверенные, неторопливые.
Платье медленно сползает, обнажая тонкую сорочку.
Воздух между нами густеет.
Я не двигаюсь, не дышу, только ощущаю, как его ладони ложатся на спину. В этом прикосновении скрыто странное противоречие: он почти не дотрагивается, а я будто охвачена жаром.
Рик замирает, словно всё его внимание сосредоточено на этой точке у основания моей шеи, где пальцы застывают, как заклятие.
Проходит миг.
Потом ещё один.
И вдруг его губы обжигают кожу — там, где изгиб шеи переходит в спину. Прикосновение такое лёгкое, будто его нет. Но именно оно что-то ломает.
Трескается старая броня. Сгорают страхи. Я не знаю, что со мной. Только чувствую, как сердце бьётся в такт не моему дыханию, а его.
Вздрагиваю и оборачиваюсь к Рику. Он сжимает меня за талию и притягивает ближе. Его руки путаются в ткани, скользят по телу, не различая, где заканчивается шёлк и начинается кожа. А губы находят мои — жадно, резко, с той сдерживаемой яростью, что накапливается годами.
Я обвиваю его шею руками, прижимаюсь ближе. Целую в ответ — не потому что надо, а потому что иначе не могу. Всё во мне пылает и плавится.
Рик опускается на край кровати и тянет меня к себе, усаживая на колени. Его руки крепко обнимают за талию, будто боятся отпустить. А потом он застывает. Но я вижу: его челюсть сжата, в пальцах напряжение. Всё в нём будто кричит «остановись» — и не может.
— Аэлина, — выдыхает Рик. — Не так. Не ради силы. Не ради инициации.
— А ради чего? — шепчу.
Он опускает голову, прижимается лбом к моей ключице. Его дыхание горячее, будто внутри пульсирует пламя, которому тесно в груди.
— Ради тебя… — его голос хриплый, глухой, почти сдавленный. — Я не имею права.
Рик поднимает взгляд. Янтарные глаза горят желанием — чистым, беспощадным, таким, что перехватывает дыхание.
— Тогда не инициируй, — шепчу. — Просто... поцелуй. Еще один раз.
Рука Рика мягко касается моей щеки. Подушечка его пальца скользит у самого уголка губ, заставляя сердце споткнуться.
— Только раз, — повторяет он и наклоняется медленно, не торопясь, как будто всё ещё позволяет мне передумать.
Но я не отступаю. Просто закрываю глаза, когда его дыхание задевает кожу.
Поцелуй получается нежным, чуть затянутым, будто Рик хочет вложить в него больше, чем решается сказать вслух.
Чувствую, как его ладонь плавно скользит к затылку, как пальцы замирают в моих волосах, словно хочет остаться в этом мгновении ещё чуть-чуть.
Но всё заканчивается.
Рик осторожно отстраняется. Я открываю глаза и встречаюсь с его взглядом.
— Попробуем ещё раз открыть дверь? — спрашивает он. — Можешь выбрать пару стихий сама...