Часто пансион сопровождался полной изоляцией. К примеру, отдавая детей в Смольный институт (с 6 лет, а позже с 8–9 лет) родители подписывали документ, что до конца срока «ни под каким видом детей обратно требовать не станут» и «через всё время пребывания дочерей в Воспитательном обществе от всякого попечения о них свободны». А обучение длилось 12 лет.
Глава 21
Друзья рабочие!
Горькая нужда и тяжелые подати гонят вас из деревень на фабрики и заводы: вы ищете работы, чтобы удовлетворить старшину и станового, которые с розгами требуют податей.
И вот, когда вы поступаете к хозяевам, они мало того что выдумывают безбожные штрафы, мало того что вычитают за каждую поломку в станке, — они что дальше, то все меньше да меньше норовят платить и постоянно уменьшают заработную плату. «Пусти душу в ад — будешь богат!».
Рабочему человеку защиты искать негде. Полиция всегда заступается за хозяина: чуть что — рабочего волокут в кутузку! [1]
Листовка, изъятая у рабочего Н.
Ворон вернулся более… стабильным, что ли?
Спокойным. Умиротворённым даже. Словно за время краткого отсутствия своего он каким-то чудесным образом поправил чужую личину.
А ещё притащил ведро, тряпки и тощую книжицу правил поведения, которую притворно-строгим голосом посоветовал выучить наизусть. Мы столь же притворно заверили, что вот прям немедленно этим и займёмся.
Ну или на крайний случай после завтрака.
— Позволю себе напомнить, — он ответил на шутку снисходительной улыбкой. — Что на послезавтрака у нас с вами, Савелий, планы имелись. И не вижу причин их менять. Так что жду вас у школы к одиннадцати. И очень прошу не опаздывать.
— Странно, — произнёс Демидов, глядя в спину Каравайцеву. — А сейчас вроде и ничего так. Ну, в смысле, обычно. Только звучит… знакомо так. А вспомнить не выходит.
— Не мучайся. Потом выйдет, — Орлов поднял тряпку двумя пальцами, хотя была та не так уж и грязна. — А кто умеет полы мыть?
— Все, — ответил я.
— За всех не говори. Лично меня такому не учили.
— Тогда самое время начать. Кстати, а вода тут где?
— Там я умывальни видел, — Демидов махнул куда-то в сумрак коридора. — Сейчас принесу.
С уборкой мы не затягивали. В целом в комнатах было вполне себе прилично, разве что пыли набралось да воздух застоялся. В общем, до завтрака и управились.
— Вот всё-таки не графское это дело, — проворчал Орлов, вытирая пот со лба. — Я не создан для таких лишений…
— Молчи уже, граф, — Яр постепенно успокаивался. А я вот не мог отделаться от мысли, что встречались они с Вороном раньше. И отнюдь не мимолётно. Поэтому и было ощущение неправильности. Оно ведь и у меня возникало, когда я на Ворона глядел. Если глядел пристально. Такое, будто рябь или вот ощущение, что два человека сливаются в одного.
— Графин, — Метелька поднял ведро с грязной водой.
— Почему? — удивился Орлов…
— Потому что пока не граф. Ну или не совсем граф. А маленький граф — это графин…
— Сам ты… графин, — буркнул Орлов, принимая горделивую позу. — Нет такого титула!
— Яр, — я замялся, потому что не отпускала мысль, что были они с Вороном знакомы. — Слушай… а у вас там, на Урале, революционеры водятся?
— Медведи — водятся, — вопрос Демидова удивил. — А вот революционеров нету. Чтоб такие, прям, как тут. Ну, приходили какие-то на заводы. Листовки раскидывали. Эти… прокламации. Сперва и внимания никто не обращал. А потом история такая приключилась… мужики их побили, потом ещё с полицией разбираться пришлось.
— Чего?
— Так крепко побили. Один и вовсе Богу душу отдал, а это дело такое, что и на каторгу можно… Дай сюда. Ты мелкий ещё вёдра таскать. А ты, графин, бери вон… слушай… точно! Я ж с батей тогда в больницу ходил! И готов поклясться!
— Молчи, — я оборвал Демидова. — Извини, Яр. Не здесь. Давай, после завтрака в беседку? Если быстро позавтракаем, то пару минут перетереть будет. А здесь лишнего ботлать не след.
Потому как пусть и не почуял Призрак посторонних артефактов, но мало ли. В беседке всяко спокойней.
— Это если Георгий Константинович отпустит…
Отпустил.
Он вообще сделал вид, что ничего-то этакого, особенного, в нашем появлении и нет. И уже само это равнодушие показалось мне подозрительным донельзя.
Нет, с этакой жизнью я точно параноиком стану. А вот сразу после завтрака, который проходил в почтительном молчании, подозреваю, ввиду присутствия Георгия Константиновича, в оба глаза бдящего за порядком, и Шувалов появился.
Один.
Без папеньки, но с чемоданом, который нес тип весьма характерного обличья.
— О! — Орлов чемодан отобрал. — Димка, потом со шмотьём разберешься. Времени нету. У нас тут такое…
— Какое? — Шувалов чуть нахмурился и осмотрелся.
— Не знаю. Но чувствую, интересное. А потому бросай свой чемодан.
И сам его под кровать запихнул.
В беседке было сыровато и пахло сигаретам. В кустах обнаружился окурок, а под лавкой — начатая пачка папирос «Самсон», которую Орлов покрутил и вернул на место, сказав:
— Надо будет глянуть, кто тут повадился порядки нарушать.
— Что, завидуешь, что не ты? — Яр занял место у выхода.
— Чему тут завидовать? Мы ж тоже, помнишь…
Яр закатил глаза.
— В четвертом классе он принёс пачку сигарет, — пояснил Шувалов, опускаясь на лавку.
— Между прочим, отличнейших! «Герцоговину», а не это вот… [2]
— Всё одно гадость, — Шувалов поморщился. — И как я позволил себя уговорить?
Кажется, он и сейчас этому факту удивлялся.
— Ага, выкурили сперва по одной, но Никита решил, что этого мало и не по-взрослому. Потом по второй. На третьей, которую взяли, чтоб совсем закрепить, нам и поплохело…
— Ай… глупый бы.
— Теперь поумнел?
— А то… теперь я бы столько за раз не стал бы смолить. Ну да ладно. Сав, колись, чего с Каравайцевым не то?
— Всё, — я забрался на лавку и выпустил теней. — Всё не то… это не Каравайцев. Не настоящий Каравайцев во всяком случае. Яр, расскажешь?
— Так… — Шувалов подобрался. — Что тут…
— По очереди, — прервал я его. — А то не совсем понятно будет.
— Ну… так-то… что тут рассказывать. У нас там не как тут… там горы. Леса. И так-то… в общем, иначе.
— Это мы уже поняли, — откликнулся Орлов. — Дальше давай.
— Нет. Не понял ты ничего, твоё благородие, — Яр покачал головой. — Я и сам толком-то не могу объяснить, потому как нутром понимаю, а слов нет. Места те… они ж дикими долго были. Люди жили, верно, но сами собой. Так-то вроде и под