Брент едва не подавился жадностью:
— Ольша Скади. Знакома вам?
— Ольшенька? — лицо у женщины немного вытянулось. — Ленту давайте розовую вам сделаю. И вы поторопитесь, они закрываются как раз минут через десять.
— Закрываются?
— Так работает же у тётушки Фру! Это вам через площадь и на Северную улицу свернуть, там сразу за углом.
Из цветочной лавки Брент вышел озадаченным. Он ожидал почему-то, что по меньшей мере несколько месяцев Ольша не станет искать работу: всё-таки, у неё вполне обеспеченная семья, а девушке не помешало бы отлежаться после всего, что с ней случилось. Но, наверное, сильной стихийнице нашли, что предложить, здесь и завод есть всё-таки, мастерские какие-то.
Загадочное «у тётушки Фру» оказалось не мастерской — общественной прачечной. Ольша действительно была там; из темноты образ в хорошо освещённой комнате казался особенно тёплым, будто нагретым солнцем. Ольша водила руками над чанами, видимо, успокаивая воду на ночь и забирая из неё лишнее тепло.
Платье на ней тёмное, Брент никогда толком не видел её в платьях. Руки тонкие… он и забыл уже, какая она хрупкая. Вот Ольша закуталась в платок, влезла в пальто, помахала рукой кому-то невидимому. Толкнула дверь наружу.
Брент окликнул её неуверенно:
— Ольша?
И перехватил букет покрепче. Долгое мгновение Ольша стояла, глядя на Брента безо всякого выражения, а потом вдруг всхлипнула и бросилась ему на шею.
Глава 10
Он приехал. Приехал!
И цветы притащил, пышный объёмный букет, это ведь значит, наверное, что-нибудь? Он приехал — в Садовое! Ему совершенно нечего делать в Садовом. Пахнет одеколоном, и это он чего — уложил волосы, или просто постригся по-новому?
Может же хоть что-нибудь из этого — что-нибудь значить?
Всякая девушка с юности учится читать знаки, мелкие жесты, улыбки и слишком долгие касания и складывать из них намерения и смыслы. Ольша пропустила почти все такие уроки, поэтому, наверное, и видела раньше в брентовой вежливости что-то, чего там не было. За эти недели Ольша успела свыкнуться с собственной ошибкой и объяснить кровоточащему сердцу, что оно само виновато.
Увы, — стоило Бренту появиться в Садовом, и глупое сердце встрепенулось снова. Оно отчаянно хотело греться в его руках, биться чаще, шептать о своей боли и любить, как только может любить сердце после огромного горя.
К счастью, Ольша давно научилась смирять такие порывы. И теперь заставила себя оторваться от Брента раньше, чем объятия стали неприлично долгими. Кашлянула. Поморгала, чтобы загнать слёзы обратно в глаза. Улыбнулась растерянно:
— Привет?
Брент смотрел на неё как-то странно. Ольша попробовала было расшифровать его взгляд, но не справилась: ей чудились в нём то восхищение и жадная нежность, то беспокойство и жалость вперемешку с брезгливостью.
На самом деле, наверное, Бренту просто непривычно было видеть её в нормальной одежде. Штаны и обе дорожные рубашки пришли в полную негодность, от сапог Ольша избавилась с почти мстительным удовлетворением, да и старая куртка теперь висела без дела. За несколько недель в Садовом Ольша сшила себе пару рубашек, купила готовое бельё, чулки и туфли, а пальто и платья ей одолжила мама. Платья были немного великоваты и делали Ольшу бледной до болезненности, но зато она уже успела привыкнуть и к путающимся в ногах юбкам, и придерживать подол на лестнице.
А ему-то — нравится? По крайней мере это уж точно лучше, чем было…
— Я соскучился, — хрипловато сказал Брент.
И притянул её к себе обратно. Потёрся носом о затылок, обнял. Его пальто было распахнуто, и Ольша ткнулась носом в мягкий оранжевый шарф.
Он приехал. Приехал…
— Только фестиваль на следующих выходных, — вспомнила Ольша. — Не на этих…
— Ну ладно.
Так они стояли какое-то время в мягком свете единственного фонаря и окон прачечной. Потом окна погасли, — это Кали, должно быть, разобралась с кассой и стала закрываться, — и Ольша хотела бы сказать, что она взяла себя в руки, но на самом деле вся превратилась в слабо дрожащее желе. Зато Брент, кажется, опомнился, и вручил ей букет.
Пышный такой… красивый.
— Ещё у меня взятка есть, — он улыбался.
Взятка?.. Сердце оглушительно бухало где-то в горле, будто пыталось выбраться наружу и объясниться самостоятельно, без своего глупого человека, — и от этого Ольша чувствовала себя медленной, растерянной и немного ненастоящей.
Брент тем временем вынул из сумки аккуратную картонную коробку с вензелями. Внутри обнаружились разложенные ровными рядами конфеты, двадцать четыре штуки, все какие-то ужасно модные: то с орешком сверху, то в форме листа, то из белого шоколада, посыпанные сверху красноватой пылью из высушенной малины.
— Нижний ряд с ликёром, — предупредил Брент. — В лавке поклялись, что они все сладкие.
Что он делает? Он не понимает разве, как это выглядит? И это что — он запомнил, как в Воложе она пыхтела на горькую шоколадку, всё ещё вкусную, но всё ещё горькую?..
Ольша резко захлопнула крышку. Казалось, она сейчас не выдержит, сядет на бордюр и разрыдается. Но выдержки у Ольши оказалось больше, чем она сама думала, и она смогла всё-таки выдавить:
— Спасибо…
Брент снова вглядывался в её лицо со странным выражением. Но теперь искать ему название не было вовсе никаких сил.
Помолчали.
— Ты в прачечной работаешь теперь?
— Угу.
В Садовом было не так-то много вакансий для стихийницы. На заводе не оказалось мест, в пожарной охране предложили пятьдесят лёвок за вызов, и за прошедшие с тех пор две недели не вызвали ни разу. А у тётушки Фру искали, конечно, водника, но пока никого не нашли, и теперь Ольша грела воду, кипятила бельё и гладила, тётушка Фру самолично сушила чистое, а стирали неодарённые сотрудницы. Не лучшая работа на свете, но всё-таки приятнее, чем мыть полы или куковать в местном магазинчике.
— Платят нормально, — не в такт сказала Ольша, когда молчание совсем затянулось. — Тридцать пять за смену.
— А это за год если?..
— Эээ, — Ольша наморщила лоб, упражняясь в умножении, — что-то около девяти тысяч?
Как легко было рядом с ним раньше, так же неловко было сейчас. Зря он приехал… зачем бы ему это. В