Брент просто развёл полы в стороны, открыв грудь, и упоительно тонул в кружевах бюстье. А когда Ольша, заёрзав, попробовала его поторопить, обхватил связанные запястья рукой и отвёл их вверх: ты же хотела быть послушной? Вот и не мешай теперь!
Она брыкнулась, но оказалась распята под тяжёлым и твёрдым телом. Снова гипнотический взгляд глаза в глаза, и долгий выдох получается как-то сам, и язык обводит пересохшие губы. Пока Брент возился с презервативом, Ольша так и сяк пыталась устроить руки, а затем просто закинула их Бренту на шею. И обняла его ногами для верности, выгнулась, потянулась губами…
Потом, когда Брент чуть дрожащими пальцами развязывал ленту, Ольша лениво потёрлась носом о его шею, слизнула каплю пота. И пообещала:
— В следующий раз я к кровати тебя привяжу…
Глава 23
— Жениться хочет, — сказала Зози со злым весельем и впечатала окурок в лужу, полную других окурков. — Жениться, ты представляешь!
Ольша молча протянула ей кружку с чаем. Чай был тан-жавский: Брент иногда брался учить Ольшу заваривать травы, и хотя вежливо проглатывал большую часть комментариев, было очевидно, что до настоящего чая Ольше ещё далеко. Впрочем, Зози это не волновало. Она пила огромными зычными глотками, а потом принялась вставлять в мундштук новую сигарету.
— Ты не рада? — аккуратно переспросила Ольша.
Зозиного кавалера она не видела ни разу, только его модную автомашину, всю сверкающую и слепящую начищенными до блеска дисками на колёсах. Она появлялась перед домом несколько раз в неделю, Зози настойчиво опаздывала, но никогда не выглядела недовольной этими отношениями.
Именно Зози вела с Ольшей жестокие злые разговоры про прошлое, насилие и жалость к себе, — у неё был почти противоестественный талант вытаскивать из случайного собеседника всю душевную грязь, а потом втыкать в нежное нутро иголки. Странное дело, но от этого становилось легче. Легче вообще становилось от странных вещей.
— Я?! Рада?!
— Ты… не любишь его?
— Люблю, — меланхолично признала Зози, стряхнув пепел в чайник.
— Так в чём дело? Пусть женится!
— Ха! Так ему, чтобы жениться, нужно сначала развестись!
Ольша замешкалась. Зози была резкой, громкой, яркой женщиной, и она очевидно не стеснялась того, что уже по меньшей мере полгода встречается с мужчиной и, очевидно, с ним спит. Даже это Ольше — которая сама вообще-то жила с мужчиной, не будучи его женой, — всё ещё было трудно принять, спасибо въевшимся в голову маминым наставлениям. Но женатый?! Всё это время Зози встречалась — с женатым?!
— А ты не смотри на меня так. Мне-то какое дело, что у него кольцо на пальце?
— Но… у него ведь и дети есть, наверное?..
— Ну, есть, — фыркнула Зози. И гаркнула: — Малолетние сиротинушки!
А потом сама засмеялась, громко и некрасиво, по-лошадиному, что лучше прочего отражало её душевный раздрай:
— Балда, ему за сорок! И дети там те ещё лоси, две штуки, они тебе без малого ровесники. Вот уж детей его жалеть не надо!
Ольша задумчиво пожевала губу. Зозин кавалер, судя по автомашине, был очень обеспеченным человеком. Может быть даже, влиятельным, кем-нибудь из политики или больших начальников. Может быть, они с женой давно не любят друг друга, а он не уходил только для того, чтобы избежать скандала… Может ведь такое быть?
В Садовом о любом разводе шептались, и в каждой распавшейся семье искали «виноватых», — если найти было трудно, крайнего назначали суровым судом общественного мнения, по принципу «нравится — не нравится». В Садовом Зози заклеймили бы подколодной змеёй, посеявшей раздор в семейном гнёздышке, шлюхой, соблазнившей достойного человека слишком короткой юбкой.
Принятые в Садовом оценки постепенно осыпались с Ольши, как давно не подновляемая краска облетает с фасада. Но всё-таки встречаться с женатым… да ещё зная, что он женат, что у него дети…
— Она даже в Светлом Граде не живёт, — буркнула Зози. — Жена его. Лет десять как, приезжает на мероприятия, где без неё совсем нельзя. И дети уже сами по себе.
— Так может… пусть разведётся? Ну, если он хочет.
— Я не разрешаю ему разводиться! И вообще, я не хочу за него замуж. Я вообще замуж не хочу! И жить с ним не хочу. Да пошёл он!
Ольша вздохнула и подумала, что можно бы заварить Зози ещё один чай. Хоть потренироваться перед возвращением Брента, а ей явно всё равно, что пить.
Брент как раз появился на дорожке перед домом, и Ольша, просияв, замахала ему руками, а он в ответ потряс бумажным пакетом. С высоты балкона было хорошо любоваться, как сидит на мужских плечах новая рубашка. Брент ворчал и собирался обратиться к швее, но Ольша ворчала громче и бессовестно потратила его деньги на швейную машинку. Зато рубашка вышла — на загляденье, а на спине под воротничком у неё шла тонкая, почти невидимая вышивка нитками в тон, обережные знаки, как мама раньше вышивала на всей одежде и мужу, и детям.
— Тьфу, смотреть на вас противно, — яда в Зози хватило бы на целый серпентарий. — Такие довольные…
Она язвила, но это не было обидно. Ольше вообще трудно было обижаться, когда она вслушивалась в шаги в парадной. Вот они замерли на площадке и всё-таки повернули налево, а ещё мгновение спустя Брент вышел на общий балкон, и на нём сразу стало тесно.
— Ты опять дымом дышишь? — Ольша показала ему язык. — Зози, твой там на бульваре стоит.
— Я знаю, — надменно бросила она.
И снова закурила. Ольша потянула к себе брентову руку и посмотрела на часы. Если кавалер, как обычно, приехал к половине шестого, то ждать свою даму сердца ему пришлось уже около часа. Сегодня Зози особенно старательно не торопилась.
— Не пойдёшь к нему?
— Может, и не пойду.
— Вы обсудите может, подумайте вместе… он ведь к тебе серьёзно, получается.
— А я его — просила?!
Ольша вздохнула. Эти зозины сомнения ей было трудно понять.
Брент закурил тоже, отошёл в сторону, чтобы не дымить на Ольшу. А она без спросу влезла в пакет, чтобы достать из него трубочку с заварным кремом и вгрызться в неё с короткого конца. Ольше нравилось есть трубочки так, чтобы под конец на ладони оставалось широкое