Обрадоваться не получалось, руки дрожали. Вообще всё дрожало, и, хотя сидеть на полу было холодно, Ольша опасалась вставать, чтобы не рухнуть и не разбить голову. Подтащила к себе ведро. Стирала, пока кожа на руках не отозвалась ссадинами. Вскипятила воду силой, кинула в неё бельё и марлю. Всё-таки встала, придерживаясь за стену, облилась под душем, взялась за мыло и тёрла, тёрла, тёрла, пытаясь смыть въевшуюся грязь и эхо чужой грубости. Ольша вся как будто пропиталась ею насквозь, и она не уходила ни с водой, ни с дыханием, ни с вычерпанной до потери контроля силой, как будто отравила собой всё её существо.
Больше всего хотелось забыться. Снять с себя эту мерзость вместе с кожей и перестать быть. Вместо этого Ольша втянула в себя лишнее тепло из ведра, выполоскала тряпки, высушила потоком нагретого воздуха. Обтёрлась полотенцем, покачнулась и чуть не упала, но удержалась за дверной косяк.
Смерть не пугала, но что-то внутри ещё сопротивлялось ей. Пустота в голове сгущалась в комковатое, мерзкое, шепчущее на тысячу отвратительных голосов и не желающее молчать.
А разве тебе не понравилось? — удивился этот комок. — С Леком-то ты не возражала… или из тебя даже шлюха не вышла?
Заткнись, велела Ольша. Заткнись, заткнись!
Она вывалилась из душа, напугав ждущую у двери постоялицу безумным взглядом. Брент снова ушёл рано, и Ольша честно попробовала поработать над конструкцией, но все линии и узлы путались у неё перед глазами, слипались, как разваренные макароны, навсегда принявшие форму тарелки.
В конце концов она сдалась. После обеда, или вечером, или завтра, или… не важно, всё это не важно, но не сейчас, когда трясёт, а голоса в голове размазывают её по полу тонким слоем!
Наверное, вид у неё был совсем дурной, потому что подавальщица за стойкой даже не стала давать Ольше меню. И невозмутимо вынула из-под столешницы рюмку, когда гостья потребовала водки.
Глава 17
Загостившийся у родни майор Зурет наконец-то вернулся на службу, и за обедом Брент задал ему все свои неприятные вопросы, а майор обстоятельно, неторопливо на них ответил, получив за это горячую благодарность и пыльную бутылку хорошего виски. Разошлись они вполне довольные друг другом, и в гостиницу Брент возвращался в благодушном настроении. Может быть, Ольша наконец-то победила схему, и тогда завтра можно будет выписать со склада депрентил и отправиться в путь.
Рушка шумела вокруг, а торговка на углу громко зазывала немногочисленных прохожих побаловать себя леденцом на палочке. Леденцы были красивые, изящные, и Брент почти решил приобрести карамельного петуха, но вовремя заметил газетные кулёчки с орехами в меду. Цена слегка кусалась, зато само угощение было блестящим от мёда, щедрым, без обмана. А впереди долгая дорога, ближайший город — в нескольких днях пути, и почему бы не порадовать себя немного?
Или не себя. Брент был довольно равнодушен к сладкому, а вот девчонка…
В гостиницу он зашёл, всё ещё довольно жмурясь от солнца. И уже ступил на лестницу, как замер, поймав боковым зрением какую-то странность, и медленно шагнул назад.
Он не ошибся. Ольша сидела за стойкой в обеденном зале и была возмутительно, сногсшибательно пьяна.
Больше того, пить она явно совершенно не умела, потому что перед ней стояла коцнутая рюмка и внушительный пивной бокал, а сама Ольша уже полулежала на столешнице и разве что не пускала на неё слюни.
Брент вздохнул. Качнулся с носка на пятку, сомневаясь. Он не любил пьяных, уж по крайней мере пьяных до беспамятства, и особенно не любил тех, кто бухал на работе. Но Ольша на днях спрашивала, можно ли ей «отлучиться», и Брент дал согласие. Правда, не предполагал, что отлучаться она планирует в алкогольный делирий.
Девчонка тем временем подняла голову, поёрзала, чуть не упав со стула, и сделала из бокала крупный шумный глоток.
Иногда Брент чувствовал себя очень, очень старым. Например, когда учил молодёжь наматывать портянки, или исправлял корявые чертежи, или вот так подсаживался к пьянчужке и говорил ласково:
— Тебя мама не учила не мешать напитки?
— Нет, — с вызовом отозвалась Ольша, икнула и с трудом сфокусировала на нём взгляд. — Мама меня учила, что девочки пьют только розовое игристое на день рождения, поворот года и годовщину свадьбы!
Она залпом допила пиво, грохнула бокалом о столешницу и махнула подавальщице: мол, повтори. Та только буркнула неприветливо:
— Четыре лёвки.
Ольша покопалась в кармане, отсчитала монетки и выложила их на стол сперва квадратом, а потом, подумав, в линию. И снова припала к пиву.
Брент вздохнул.
— По какому хоть поводу выпивка?
— Я — не беременна, — гордо сообщила Ольша.
Получилось у неё это звонко и излишне громко, так, что гость за ближайшим столиком хмыкнул, а подавальщица смерила девчонку надменным взглядом.
— Эээ, — Брент хекнул и продолжил без уверенности: — Поздравляю?
Ольша размашисто мотнула головой и прильнула к пиву, посадив на губу пышные пенные усы.
— Мне кажется, тебе хватит, — твёрдо сказал Брент. — Давай ты что-нибудь съешь, умоешься и ляжешь поспать?
— Но я не хочу спать! — она надулась, как ребёнок, у которого отбирают конфету. — Мне не нравится спать. Спать плохо, а вот пить…
— Пить хорошо?
— А пить хорошо!
Девчонка так тряхнула головой, что Брент сам почти почувствовал, как в ней всколыхнулось пиво. Потом поморщилась, о чём задумалась, сосредоточенно облизала губы. Наконец-то подняла на ней взгляд…
Краска схлынула с румяного лица, выбледнив его до мертвенной серости. Она вдруг засуетилась, пригладила волосы, расправила рубашку, вся зажалась, разом став ещё мельче и ниже. Вцепилась в столешницу так, что пальцы побелели, а у костяшек появились красные пятна.
— Брент, ты… вы… то есть…
Язык у неё немного заплетался, а говорила Ольша хрипло, срываясь.
— Вы не подумайте, — торопливо объяснялась она, — я на самом деле… я вообще можно считать никогда… у меня нет проблем с алкоголем, совсем никаких, честное слово, я почти не пью, только несколько раз после боёв, ну, когда всё плохо и командиры сами наливают, и даже тогда не надираюсь и не буяню, только засыпаю и всё, и ничего не снится. Я, конечно, не должна была… сейчас… но я поработаю ночью и закончу со схемой к утру, это ни на что не повлияет, и я прошу вас… то есть… это больше не повторится.
Брент нахмурился. Протянул руку, расцепил её пальцы