Не то чтобы Бренту не хотелось секса. Но впечатление было такое, будто он вышел голым на оставленное тангами поле. Тихо-тихо, воздух влажный от росы, пахнет травой и утром, свиристят птички, шумят берёзы, и где-то здесь висит смертоносная конструкция, которая снесёт всю эту пастораль к херам собачьим, как только Брент заденет невидимый щуп.
Ольша тем временем скользнула под одеяло, устроилась рядом, положила ладони ему на грудь. Заглянула в лицо доверчиво. Коснулась губами его подбородка, потёрлась носом о шрам на шее…
Он что, не заметил за пересоленным рагу мухоморов, а потом всю ночь смотрел сны, порождённые безумным грибным сознанием? Вот уж интересные фантазии, не замечал за собой таких раньше.
Брент погладил её по щеке и придвинулся ближе, позволив девушке ощутить бедром вялый утренний стояк. Она чуть заметно вздрогнула, — не следил бы внимательно, не заметил.
Не привиделось.
Брент откинулся на спину, заложил руки за голову и сделал несколько глубоких шумных вздохов.
— Ольша, — строго сказал он, — не надо.
— Почему?
А лежать с ней вот так всё равно было приятно. Гибкое, хрупкое девичье тело, податливое, нежное. Она была такая живая вчера, вздумала мухлевать, вредничала, и так целовала… Брент не отказался бы вернуться в ту сцену, пусть даже она и не заканчивалась интимом.
Почему, почему… потому что даже если она сейчас действительно даст, а не разрыдается на подходе, Бренту нужно будет потом самому съездить себе по роже.
Так что вместо всяких приятностей он скинул с себя одеяло и прошлёпал босыми ногами до ванной, а потом, посвежев, уселся на кровать спиной к стене и поманил к себе Ольшу. Она с готовностью придвинулась ближе, закинула руки на шею, а затем и вовсе пересела к нему на колени. Тоненькая, хрупкая, Ольша как-то удивительно правильно умещалась в его объятиях.
Брент ласково поцеловал её в макушку и, посомневавшись, всё-таки спросил:
— Он был с тобой груб?
Ольша вскинула голову:
— Кто?
— Этот… Лек.
— Лек? — она сдавленно рассмеялась. — Нет, нет! Ты что… то есть… я помню, что ты не очень думаешь про Лека, но он бы никогда так… Лек был замечательный, он был хороший друг, он меня не…
Она никогда не упоминала в своём прошлом никого, кроме Лека.
— Но тебе было с ним плохо? Он делал тебе больно, не понимал отказов?
Ольша нахмурилась. У неё это почему-то выходило очень забавно, как будто она разбирала особенно сложную стихийную конструкцию.
— Мы были вместе, — наконец, сказала Ольша.
— И как это связано?
Она смотрела на него растерянно. Конструкция никак не решалась.
— Некоторые мужья таскают жён за косы, — терпеливо напомнил Брент, — жёны бьют мужей сковородой, а парни считают смешным, что у девушки «болит голова». Быть вместе — не панацея. Он не слышал твоего «нет»?
— Но я не говорила ему «нет». Ну, кроме женских дней, но тогда я могла… по-другому…
— Ты просто делала, как он хочет? А чего хочешь ты — он не спрашивал, а ты не говорила?
Только придумывала, видимо, как запихнуть в себя крем, да ещё и так, чтобы он не заметил. «Это не потому, что я тебя не хочу»…
— Я была не против, — твёрдо сказала Ольша, явно не осознавая разницы между «хочу» и «не против». — Брент, при чём здесь это? Если ты про вчерашнее, то я… прошу прощения. Это ничего не значит, это просто нервы, я… мне немного трудно, но сегодня я в порядке, и мы можем… если ты, конечно, хочешь. Мне казалось, что ты хочешь. Если больше нет, то…
Он поцеловал её. Бережно, но весомо. Ольша безусловно не была в порядке, и вряд ли на самом деле «они могли» хоть что-нибудь, но на простые ласки она отзывалась хорошо, и Брент счёл их вполне безопасными.
— Дело не в Леке, — упрямо повторила Ольша, снова спрятавшись у него на груди. — Лек был замечательный, мы были вместе, и… было всякое, но… но дело не в Леке. Я вчера… это не из-за Лека. Было другое. Плохое. Если бы у меня до этого не было Лека, я бы, наверное, вообще…
Брент осторожно прижал её к себе, погладил по спине, поправил одеяло. И сказал хрипловато:
— Ты можешь рассказать мне, если хочешь. Я слышал, от этого становится легче.
— Я… Там нечего рассказывать. Нечего.
Глава 14
Завтрак был посолен нормально, и хотя оладьи оказались резиновые, а масло заветренным и жёлтым, как одуванчик, Брент остался вполне доволен. Ольша притихла, но в целом держалась неплохо, даже руки почти не дрожали. Кажется, она всё ещё ожидала, что Брент прямо сейчас передумает и хорошо, если дойдёт до номера, а не возьмёт её прямо на столе в общем зале (хорошенького же она о нём мнения!).
Сам Брент думал о том, что правильнее всего было бы просто оставить девочку в покое.
Пусть доберётся до дома. Родные люди, привычная обстановка. По крайней мере какое-то время она наверняка сможет не работать, отдохнёт, восстановится, отъестся. И потом уже встретит кого-нибудь, кто поможет ей улыбаться в постели, а не плакать.
Следовало с сожалением признать, что брентова хвалёная мужская выдержка на этом месте немного буксовала. Разумеется, он не собирался пользоваться дурными предложениями перепуганной девушки, которая «не против»: Брент предпочитал живых женщин, и чтобы его хотели в ответ. Но и совсем к ней не прикасаться…
Её хотелось целовать и трогать. Смотреть, как она смелеет и расслабляется. Смеётся. Разводит руками сплетённые из силы красочные пятна…
Ольша могла сколько угодно защищать своего Лека, но для Брента картинка уже сложилась, и она была весьма неприглядной. Они были вместе, потому что «так вышло» (то есть кое-кто не удержал своего дружка в штанах рядом с шокированной девочкой), а потом Ольша, похоже, разбитая своим нравственным падением, просто на всё соглашалась, мол, что уж теперь. И это было довольно-таки отвратительно, — но, по правде говоря, это не объясняло её слёз.
Брент не вчера родился и служил почти всю войну: сперва на Стене, в довольно