— Просто… от меня столько проблем, и…
— Проблем?
Брент всё ещё любовался её лицом, и смысл слов до него дошёл с запозданием. А она улыбнулась — но улыбка получилась слабая и какая-то жалкая.
— Я не хотела… доставлять неудобства.
— Вообще-то, ты только что спасла мне жизнь, — нахмурившись, напомнил Брент.
— Ты меня для этого нанял, — она пожала плечами. — И я спасала и себя тоже, так что…
— Так что — что? Это разве что-то меняет?
— А разве нет?
— Как по мне, не очень. И что это вообще такое было? Здорово грохнуло…
Ольша объяснила, и у Брента волосы на голове зашевелились. Он, конечно, знал, что разделённую конструкцию теоретически можно поднять в одиночку, но сам ни разу этого не делал и предполагал, что большинство умельцев не доживали до того, чтобы рассказать о своём подвиге. Власть над стихией — не мышца и не внутренний орган, но у неё есть предел. Отслеживать свои границы учат примерно тогда же, когда и контролю, а перенапряжение грозило в лучшем случае головной болью, а в худшем — смертью.
Брент накрыл Ольшу одеялом. Отбитая девка.
— Я испугалась, — тихо призналась она.
— Я тоже. Думал её по крутой траектории валуном пришибить, но у тебя, конечно, вышло… эээ… масштабнее.
— Можно что-нибудь двухчастное отработать, на всякий случай.
— Да, завтра выберем. Ты как сама? Если нужен медик, скажи, мы можем вернуться к Штабной, и пусть хоть избурчатся там все.
— Нет, нет. Я в порядке.
— Кровь под носом смой. В порядке она…
Ольша ойкнула и отошла к воде. Её чуть покачивало, но в целом она и правда выглядела неплохо, уж по крайней мере куда лучше, чем можно было бы ожидать.
— Прости, — потерянно повторила она, заматываясь в одеяло и придвигаясь к огню. Пламя охотно подалось ей навстречу. — Я не хотела… от меня и так столько проблем…
— Да каких проблем-то?
— Ты столько сил на меня тратишь… одеяла, медичка, все эти истерики, я же тебе даже не даю, а ты мне конфеты таскаешь.
— Ну да, конечно, — проворчал Брент, — купил девушке карамельку, офигеть перетрудился.
Она моргнула и спрятала лицо в ладонях.
— Ольша, котёнок. Не обижай меня. Это моя половина, помнишь? Моя ответственность. Я делаю то, что хочу и могу, а ты можешь принимать мою заботу, если она тебе нравится, или остановить, если не нравится. Думать, не слишком ли я устал, пока укрывал тебя одеялом, точно не надо. Это ведь очень просто.
Она молчала долго. И Брент успел подумать, что вот сейчас она, наверное, наконец-то что-нибудь поймёт, придвинется, приоткроет губы для поцелуя… но Ольша сказала совсем другое.
— Брент, а я ведь, наверное… я ведь и правда… дезертировала? Самовольно оставила? То есть, они бы, наверное, убили меня, если бы я не… но по сути ведь…
Глава 6
— Ты можешь рассказать мне, если хочешь. Или, если не хочешь, я не буду спрашивать.
Ольша так и смотрела в огонь, понемногу лаская его пальцами, и сперва Брент напрягся: опять жжёт сама себя? — но пламя обтекало руку и только сыпало мелкими цветными искрами. Красиво.
— Это… плохая история.
— Я немного понимаю, о чём эта история. Вечер у костра — чем не время для страшилок?
Она усмехнулась:
— Страшилок…
— Хочешь, обниму тебя?
— Нет, нет. Так правильнее. Ты меня жалеешь, а я ведь… я ведь сама виновата.
❖❖❖
— Выработка при Шимшиарве… она совсем маленькая. Это высоко в горах, даже по меркам тангов — полная задница, крутые склоны, в ближайшем селе дома лепятся к камню с одной стороны дороги, а напротив сразу небо, и дорога идёт такими, знаешь, зигзагами, потому что иначе не дорога была бы нужна, а лестница. Снег круглый год, и дышать трудно. Там воздух совсем другой, пустой, мёртвый, ты его вдыхаешь, а его всё время мало, и голова кружится, и всё время кажется, что падаешь…
Брент слышал рассказы про Шимшиарве. Где-то там стоял самый главный из храмов Шин-Шицу, жёлтого бога с головой буйвола, второго по старшинству божества в тангском пантеоне. Тан-жаве говорили, будто их золотой буйвол уподобляется человеку при встрече с теми, кто иначе не может понять его величия.
Все, кто бывал в храме, описывали его как самое прекрасное место во всём мире. Бескрайнее небо, белый снег, величественные скалы, золотой бог. И цветы, круглый год цветы, и запах, и воздух, и сила.
Пленная огневичка, как видно, не оценила этих красот.
— База — это такая каменная плошка, вокруг всё дрожит от конструкций. Укрепляющие, противопожарные, другое всякое… не знаю, что именно. Наверное, если бы все пленные вместе хорошо подумали и очень постарались, можно было бы сделать что-нибудь эдакое, не освободиться, так хоть взорвать всё к стихиям. Но там… там быстро перестаёшь хорошо думать. Меня слегка контузило в бою, в дороге танги опаивают какой-то дурью, а потом ты просто, я не знаю как объяснить… ломаешься, наверное. Всё сливается, всё становится безразлично.
Ольша замолчала, только смотрела в огонь, не мигая. Брент поболтал её кружкой, выплеснул остывшие остатки, отмерил трав из пакетиков. Чай, зверобой, омела, крапива, листья берёзы… и мёда чуть-чуть, себе бы Брент сделал без него, но Ольша любила всё сладкое.
— Там барак — это длинная стена в один брус, и к ней крыша. А ещё с трёх сторон — решётки. Когда снег наметает, это хорошо, в снегу теплее, а так ты всё время дышишь силой, всё время. И никогда не спишь по-настоящему, то есть как бы спишь, но не до конца, совсем спать нельзя, иначе замёрзнешь, отморозишься. И в какой-то момент просто съезжаешь от этого, сходишь с ума. Кажется всякое… мы сперва болтали понемногу хотя бы с теми, с кем ехали вместе. Если тихо и помалу, танги не вмешивались, они вообще почти всё время были где-то далеко. А чем дальше, тем меньше говоришь. И не о чем, и незачем, и трудно, и… не отвечают почти. Я к осени тоже… только с Леком и разговаривала.
— С Леком?..
— Я знала, что он умер, — торопливо сказала Ольша. — Что его нет, что он не настоящий. Я ему жаловалась, а потом сама же за