Но бельё — бельё приличная женщина всегда покупала сама. И даже неприличные женщины не водили своих мужчин по лавкам с дамскими штучками. Разве что любовница, открыто живущая за счёт покровителя, могла притащить его в салон и красоваться в примерочной в кружевах, но это разврат, разнузданность…
Но Ольша ведь огневичка, в конце-то концов, чего уж теперь стыдиться. Да и Брент — действительно почти её любовник, по крайней мере будет таковым, если она наконец-то перестанет истерить и психовать на ровном месте.
И она действительно выглядит отвратительно.
Он купит что-нибудь… наверное, дорогое, — Брент сорил деньгами направо и налево, — на свой вкус, какое-нибудь развратное… ладно развратное, но он ведь даже не знает её мерок. А если уж мужчина купит ей сорочку, то пусть по крайней мере она останется на память, как засушенный цветок, как фантики, которая Ольша втихаря прятала среди своих рисунков. Это ведь будет единственная приличная вещь во всём её немудрёном гардеробе, и…
Ольша куснула губу, а потом неожиданно для самой себя сказала:
— А можно, я сама выберу?
— Конечно. — Он усмехнулся: — Хочешь что-то закрытое?
— Нет… То есть, может быть… Просто у меня теперь нет никакой одежды, которую я бы выбирала. И я подумала…
— Конечно. Конечно, котёнок.
Глава 21
После завтрака разошлись по делам: Брент отправился в кассу и на почту, а Ольша решила заглянуть в аптеку и к цирюльнику. Ладеравь была довольно крупным городом, больше Бади или Рушки, и в первые мгновения Ольшу оглушило шумом дневной улицы.
Гостиница стояла в торговом квартале, недалеко от ящерной станции, и вокруг были широкие дороги, на углу вереницей стояли лихачи, мимо тянулись рельсы конки. Лавки и магазины — почти в каждом доме, а вокруг столько людей, что от них кружилась голова.
Какое-то время она стояла у крыльца, привыкая и набираясь смелости. Пошла налево, вглядываясь в вывески, и меньше чем через пятнадцать минут вышла на базарную площадь. Так вот, куда спешили все эти люди!
Торговали здесь всем подряд, от живой птицы до чугунков. Когда-то Ольша любила базары: не столько выискивать что-то нужное, сколько просто блуждать, таращась на всё подряд и иногда влюбляясь в какую-то бессмысленную мелочь. Однажды она потратила все свои карманные деньги за месяц на дурацкий кулон в виде черепашки, и мама долго выговаривала ей за расточительность, но Ольша всё равно ни о чём не жалела.
Кулон тот давно сгинул. Да и площадь Ольша предпочла обойти кругом: слишком много людей, слишком много шума, слишком много случайных прикосновений. Если рассуждать разумно, никто не угрожает стихийнице в толпе. Даже если какой-нибудь пьяница решит распустить руки, обожжётся и передумает. Но тело — после ночных-то кошмаров — воспринимало эти логичные мысли плохо и сжалось заранее, готовясь закрыть голову руками и тихо скулить.
В аптеке Ольша пополнила свои запасы марли и снотворного, а ещё всё-таки купила маленький тюбик крема. В цирюльне, к счастью, работала женщина, которая долго причитала над вкривь-вкось обкорнанными волосами, но всё-таки взялась сделать из них что-нибудь приличное.
Получилось очень коротко: такую стрижку мог бы носить и мужчина, правда, его бы сочли лохматым. Зато, по крайней мере, вышло ровно, и волосы справа и слева были одинаковой длины. А потом они отрастут, это же всего лишь волосы.
— Тебе хорошо, — сказал Брент, когда они встретились снова.
Он уверенно повёл её по улицам, и Ольша сообразила: похоже, он присмотрел конкретную лавку, пока искал кассу. Она не ошиблась, Брент привёл её прямо к тяжёлой двери под фиолетовой вывеской. В витрине перед тёмной шторой стоял манекен в сорочке на тонких бретелях и длинном халате.
Это было ужасно, чудовищно неприлично. Ольша снова замялась, а Брент вздохнул:
— Хочешь, я просто дам тебе денег?
Соблазн был велик. Если взять у него деньги, можно будет не краснеть в лавке и не думать, как кошмарно это всё выглядит. Не ловить осуждающие взгляды продавщицы, не стесняться, когда он станет платить…
С другой стороны, это ведь был подарок. И, во-первых, принять в подарок деньги совершенно невозможно даже для неприличной женщины, а во-вторых, нужно же, чтобы и ему самому этот подарок нравился. Ольша понятия не имела, какие Брент любит тряпки, и не хотела купить что-то, что он не сочтёт красивым. Так что Ольша, запинав ногами внутреннюю краснеющую девочку, решительно взяла Брента за руку и завела его внутрь.
Если продавщица и испытывала презрение к развратной женщине, выбирающей ночное платье вместе с любовником, она хорошо это скрыла. Лавка была небольшая, уютная, в ней продавали готовую нижнюю одежду, постельное бельё и полотенца. И подходящих платьев в ней было целых шесть, продавщица споро выбрала их по размеру и ростовке и вывесила друг за другом на вешалках в ряд.
Цен она не озвучила, но ткани были хорошие, пошив аккуратный, и в отделке было и простенькое кружево, и даже немного шитья.
И Ольша вдруг оробела.
— Какое тебе нравится? — шёпотом спросила она, вцепившись в руку Брента.
— Ты же сама хотела выбрать.
— Ну ведь так, чтобы тебе…
Он хмыкнул и подтолкнул её к платьям.
Одно Ольша отвергла сразу, за низкую талию: все такие вещи смотрелись на ней уродливо сборящим мешком. Ещё одно ненавязчиво забраковал Брент, хотя девушка и ожидала, что ему понравятся разрезы по бокам. Потом Ольша долго сомневалась, страдала, смотрела на Брента жалобно, а он открыто над ней потешался и в конце концов просто сел на табурет в углу с независимым видом.
И Ольша всё-таки выбрала светло-голубое платье с длинным рукавом, вшитой тесьмой на талии и крошечными нежными пуговками. Оно было весьма скромным, и ворот застёгивался под самое горло, но ведь можно его и не застёгивать, верно? И тогда должны красиво показаться ключицы.
Ещё она украдкой показала продавщице на белые панталоны. Они были простые, но вполне хорошенькие, с аккуратным рядом оборок, а стоили всего сорок лёвок — вполне подъёмная сумма. Женщина умело упаковала обе вещи в бумагу, Брент расплатился, и Ольша, сгорая от стыда, поскорее попрощалась и выбежала из лавки.
А на крыльце сразу же сунула Бренту деньги,