Открываю глаза, по ним течет кровь, но мне нужно видеть ее как можно дольше. Сглатывая кровь во рту, я преодолеваю острую боль в челюсти, просто чтобы она могла услышать меня в последний раз.
— Вселенная, должно быть, простила меня, исполнив мое единственное желание. — Ее лицо морщится, когда она вытирает кровь с моих глаз.
— Чего ты хочешь? — Я вижу, как она произносит эти слова одними губами.
— Чтобы ты была последним, что я увижу в этом мире. — Я заставляю свои сломанные конечности работать, чтобы мог провести окровавленной рукой по ее лицу, которое искажается в агонии, заставляя еще больше слез капать на меня. — Я люблю тебя, мой цветок. — Я притягиваю ее к себе в последний раз, просто чтобы почувствовать ее мягкие губы на своих. — Теперь беги.
Теперь, когда я сказал ей все, что мог, я отпускаю свое тело. На этот раз я не могу преследовать ее. По крайней мере, мне удалось пожить какое-то время, прежде чем я умер.
Я не могу перестать бороться
Ана
Когда меня вытаскивают из машины и отрывают от моего сердца, я не сопротивляюсь. Я не говорю ни слова. Несмотря на то, что это мучительно, я позволяю людям, которых послал Рамон, повалить меня на землю и связать мне руки за спиной. Я не сопротивляюсь им ни единым мускулом, когда они запихивают меня в багажник своей машины и уезжают.
Но они совершили величайшую ошибку. Они сломали меня. И теперь я помню все.
Возможно, за последние двадцать лет Рамон убедил Доминика быть на его стороне, и, возможно, он действительно предал нас. Человек может вынести не так много боли, прежде чем сломается. И Рамону это не доставляло особого удовольствия, но я помню, что он любил причинять боль.
Предал нас мой брат или нет, но по какой-то причине я знаю, что Рамон здесь. И именно к нему эти люди меня ведут. Но я не стану тратить на них свой гнев. Один человек отнял у меня все. Моего отца, моего брата, мою мать и мое… сердце.
И сегодня Рамон умрет за это. Моя мать была отдана ему в юном возрасте, но она тренировалась каждый день, зная, что настанет момент, когда она сможет победить его. У нее не было шанса, но я закончу работу за нее. Она не просто научила меня прятаться, она показала мне, что делать, когда загнана в угол. Как пробить себе дорогу наружу.
После долгой поездки мы резко сворачиваем на гравийную дорогу, меня швыряет в багажнике, и машина подо мной громыхает. Я закрываю глаза и снова оцениваю свое тело. Я избита, но, кажется, ничего не сломано.
Не так, как он. Его вывернутая рука, пропитанная кровью кожа, осколок стекла, пронзивший его грудь, его затуманенные глаза. Я зажмуриваю свои ноющие глаза, пытаясь заставить его образ покинуть меня хотя бы на мгновение. Мне просто нужно пройти через эту следующую часть, и тогда я смогу быть с ним, где бы он ни оказался.
Машина резко останавливается, вжимая меня в борт багажника. Я затягиваю ремни за спиной, убеждаясь, что у меня все еще достаточно места, чтобы высунуть руки. Трюк со сгибанием запястий сработал. Я держу их под веревкой, потому что мне нужно быть перед Рамоном, прежде чем я сделаю ход. После этого у меня будет не так уж много времени.
Я должна убрать его не только потому, что он этого заслуживает, но и потому, что, если Лев, Царь или Поли выжили, я должна убедиться, что никто не вернется за ними.
Когда из-за машины доносится хруст ног по земле, я позволяю своему телу обмякнуть и закрываю глаза, чтобы они подумали, что я вырубилась. Мне нужно выждать время. Солнце бьет в глаза, когда они открывают его.
— Esta ella muerta? (Исп.: "Она умерла?") — один из мужчин говорит что-то по-испански, но я почти ничего не помню. Моя мать всегда говорила со мной по-английски. Когда один из них грубо прижимает два пальца к моей шее, я впиваюсь зубами в язык, чтобы заставить себя не реагировать.
— Desmayado creo. (Исп.: "Думаю, потеряла сознание") — Парень, прикасающийся ко мне, проверяет мой пульс ещё секунду, после чего резко хватает меня за руку, посылая в меня волны боли, но я по-прежнему не двигаюсь. Они вдвоем несут меня по грязи и поднимают по какой-то лестнице. Я пытаюсь представить это в уме, чтобы запомнить планировку, но сомневаюсь, что это будет иметь значение.
Мужские ботинки стучат по кафельному полу, и вокруг них появляется все больше людей, говорящих по-испански, но я могу разобрать только отдельные слова то тут, то там. Я борюсь изо всех сил, чтобы не вздрогнуть, когда меня бросают на пол, на ковер. Все еще притворяясь, что в отключке, я напрягаю слух, чтобы определить размер комнаты и количество людей в ней.
— Ты убил ее? — Небрежно спрашивает Доминик, причиняя боль в глубине того, что осталось от моей души, больнее, чем мое избитое тело. Но я по-прежнему никак не реагирую.
— Нет. Мы засекли их бегство с помощью камеры наблюдения на шоссе на севере. Нам удалось столкнуть их с дороги, но потеряли восемь солдат. Мы послали грузовой фургон, чтобы забрать тела остальных членов команды. — Какой-то мужчина с акцентом отвечает как робот, излагая факты, без эмоций.
Я также отбрасываю свои эмоции. Я не могу сосредоточиться на том, что моя душа разбивается вдребезги. Мне нужен план. Если в этой комнате полно таких солдат, как Николай, до того, как он понял, что у него есть совесть, тогда мне придется быть еще умнее. Мне понадобится оружие. Мне нужно как следует осмотреть эту комнату.
Я открываю глаза и сразу же смотрю на Рамона.
Он стоит за черным кожаным креслом передо мной, его ледяной взгляд направлен прямо на меня. Я несколько раз моргаю, делая вид, что прихожу в сознание, и немного отклоняюсь в сторону. Недостаточно, чтобы вызвать беспокойство, но этого было достаточно, чтобы снять веревку с одной из моих рук. К счастью, они бросили меня на спину. Тупицы.
Обходя кресло, он продолжает с отвращением смотреть на меня сверху вниз и поправляет свой безвкусный черный костюм.
— Ты действительно выглядишь точь-в-точь как они. Шлюха и предатель. — Он садится и небрежно скрещивает ноги, но я знаю, что он должен меня бояться. —