Главное другое. Сейчас наверняка впереди Рима и Анжелы во весь дух скачут гонцы. Возможно, по другой дороге. Возможно, в разные точки страны. Скачут сообщить представителям датского и шведского королевств, что Годунов не пошёл на сделку по прореживанию числа носителей царской крови. Что договор нарушен и теперь берег Руси можно захватывать целиком там, где это возможно. И начнут они с города, который ближе всего к Копорью. С Ладоги.
Догнать бы гонцов, конечно, и заставить их замолчать навеки. Но на такую удачу Рим даже не рассчитывал. Как и на то, что удастся проскакать неделю, не слезая с седла. Потому воспользовались тактикой марш-бросков. Отдыхать, не дожидаясь усталости.
Фифа первая нашла общий язык со своим жеребцом. То двигалась рысью, то пускала в галоп, то приструняла и давала отдохнуть. От Годунова Рим получил не только грамоты, скрепленные печатями, но и перстень самого государя Фёдора. При виде этих реликвий все корчмари и трактирщики отвешивали поклоны и спешили услужить.
Не говоря уже о том, что на Разумовском по-прежнему были княжеские шмотки. Скакать в них оказалось на удивление удобно. И от дорожной пыли и грязи одеяние князя Андрея оберегал плащ.
На постоялых дворах они и с Фифой не задерживались. Короткий двухчасовой сон, покуда кормят и чистят лошадей, наскоро поесть — и скакать дальше. Коней старались не менять, чтобы не привыкать к новым. Но к концу второго дня кони жеребцы уже не выдерживали. Приходилось, скрипя зубами, брать свежих. И чудом оказалось, что на дворах можно было лошадей ещё и выбирать.
Один лишь раз попалась корчма до того убогая и забитая, что внутрь невозможно было войти, не потеряв сознание от алкогольного духа. Сам хозяин впервые видел и грамоты и перстень, и даже княжеский наряд. Ставить ему это в вину Рим не мог. Но в морду от души всё-таки заехал. После чего оставил корчмарю двух породистых кобыл и забрал единственного молодого гнедого, который был в округе. Хоть и пришлось буквально вырывать поводья из рук плачущих детей.
Вдвоём с Фифой они залезли на гнедого. И проскакали ещё полсотни верст, понимая, что в следующий раз с таверной может и вовсе не повезти.
Однажды так и случилось, и заночевать пришлось прямо в лесу. В тот раз коней было, к счастью, двое, а потому их снабдили ещё и припасами. Эта формально считалась новгородской землей, то есть владениями князя Разумовского. Поэтому Рим, покуда кони пили, а Фифа собирала подобие палатки, срубил ржавым топором несколько деревьев, чтобы хоть как-то пометить это место. В будущем здесь придется устроить поселение. Потому что на данном тракте путникам потребовался отдых получше, чем выпал им с Анжелой в этот раз.
И, глядя на условный знак из трёх стволов, составлявших ровный треугольник, Рим понял, что примерно так во все века и рождались города и села. Появится в глуши случайный путник, зацепит его душу это место — и здравствуй, новая деревушка. Затем колодец, строительство, телеги, грузы. Путь до речки, поля, забор и частокол. А через пятьсот лет — громадный мегаполис, миллионов на двадцать человек, не помнящих истории…
И сейчас, пока Рим скакал вслед за Фифой, временами даже обгоняя её — благо что колея чётко вырисовывалась протоптанными линиями в траве, — он попутно понимал, что это не выход. Хотя бы потому, что он устал от войн и всё ещё старался их не допускать. Всю жизнь в обоих мирах старался. И сейчас — старается… Не только среди экономически прогрессивных держав, но и, разумеется, у себя на родине.
А потому у него оставался один шанс. Пока ни русские, ни шведы не собрали армию — нужно разобраться с ситуацией на берегу своими силами. Форы у него было ровно столько, насколько быстро они с Фифой скакали. Подобно тому, как слово движется впереди меча, так и они должны добраться до Ладожского озера быстрее чужой армий.
Рим должен был не допустить масштабных столкновений. Но при этом — ни пяди русской земли между тем не уступить.
* * *
Ладога показалась впереди, и Фифа словно всхлипнула. Только сейчас она позволила себе выказать усталость.
— Я сам всё объясню, — сказал Рим, чувствуя, как тоже срывается с дыхания. — Давай к Васе, отдыхай.
У Фифы даже не было сил мотнуть головой в знак благодарности. Ноги её лошади уже заплетались, и Анжела медленно повела её к месту для водопоя.
Рим спрыгнул с коня перед постоялым двором, чувствуя, как подкашиваются колени и гудят забитые мышцы ног. Даже здесь его местные мальчишки опередили, мигом разнеся весть, что князь Андрей вернулся.
Дёрнув за шнуровку плаща, Рим скинул походное одеяние прямо на пороге. Вошёл в двери в пропотевшей рубашке и потертых штанах. Бойцов здесь не было. Похоже, Чук, Гек и Кот были на полях. Марат, значит, убаюкивает дочек. Бык — наверняка на башне замка.
Потому лишь Влада оставалась здесь — медленно помешивала компот, варящийся в огромном котелке. Завидев Рима, она радостно улыбнулась.
— Вы вернулись, — сказала она.
— Да, — просипел Рим, подходя к котелку.
Хозяйка тут же налила ему фруктовый взвар, немного разбавив его холодной водой. Рим выпил залпом. Поблагодарил кивком — и метнулся вверх по лестнице. После чего уже неторопливо вошел в комнату Скрипа.
«Синеглазка» был на месте — за столом, окружённый рядом бумаг, на которых писал пером. При виде Рима он оставил свое занятие и чуть привстал.
— Ты знал? — требовательно спросил Рим.
Синий свет в глазах Скрипа чуть погас.
— Про царевича? — тихо спросил он. — Да. Знал.
Рим зашёл, с шумом захлопывая дверь за собой. Смахнул со стола бумаги и уселся на него, потому как лишнего стула здесь не было.
— Тогда я слушаю, — сказал он жёстко.
Скрип медленно провел рукой по лбу и спросил:
— Димитрий жив?
— Жив, — подтвердил Рим. — Фифа вмешалась.
Скрип пробормотал тихое ругательство.
— Ну что же, — сказал он наконец. — Видать, такова судьба.
Рим молчал.
Радист вздохнул. Подсунул стул под себя и уселся сверху, постукивая по нему ладонями. Он собирался с мыслями. И наконец начал говорить:
— Ты хорошо помнишь историю нашего мира.
— Более-менее, — сказал Рим.
— У Ивана Грозного, как я уже сказал, было два наследника, — продолжал Скрип. — Фёдор и Димитрий, или Дмитрий. Это ты помнишь. Долгое время считалось, что, когда Дмитрия убили в одиннадцать лет — то есть через три года после времени, в