Возможно. Поначалу. Но жизнь длинна, а эмоции быстро утихают.
Я смотрю на сестру. В тусклом свете из окна она кажется младше своих двадцати. Елена советовала не думать о мнении окружающих и сосредоточиться на том, чего хочу я.
Но я хочу быть желанной для того, кого люблю.
А если этого не добиться, не стану довольствоваться меньшим.
В баре, где когда-то часто бывала, мне не по себе. Конни придет с минуты на минуту, и я нервничаю.
Стучу носком по полу в привычном ритме. До восьми, так я учила хореографию всю жизнь. Без ошибок. Четко. Пять, шесть, семь, восемь... и вперед.
Она ответила на сообщение сразу. Сказала, что будет рада встретиться и поговорить.
Я хочу все исправить. Столько всего исправить и наконец начать действовать.
В окне замечаю Конни. Она спешит через переход, длинный бежевый тренч развевается, открывая темно-изумрудное платье. И высокие сапоги.
Не могу сдержать улыбку. Она выглядит дерзко, бесстрашно, стильно. Бизнесвумен до кончиков ногтей. Мне всегда нравилось, насколько мы разные, казалось бы, в обычных вещах, но это никогда не имело значения. Она всегда вдохновляла меня.
Конни улыбается, увидев меня. Мы обнимаемся, и она опускается на стул напротив.
— Мечтаю о «Ягодном взрыве» и овсяном печенье, — признается она. — Уже недели две хочу.
— Да, давно мы здесь не были, — соглашаюсь я.
Наши субботние йога и смузи сократились из-за работы няней, а после той вечеринки и вовсе сошли на нет.
Она слегка улыбается.
— Но я рада, что все вернулось на круги своя.
— Я тоже.
Мы делаем заказ и болтаем о ее работе, о Габриэле, о планах на Новый год. Она спрашивает о моих перспективах, и я рассказываю про идею студии. Бывшими балеринами для будущих.
Конни буквально загорается от этой идеи. Засыпает меня вопросами об инвестициях, бизнес-планах и сроках, пока я не начинаю хохотать и не признаюсь, что проект пока только в зародыше.
— Ты прекрасно выглядишь, — говорит она. — Счастливой, когда рассказываешь об этом. Так приятно видеть.
Я киваю. Помешиваю соломинкой свой «Зеленый коктейль» с двойной порцией имбиря.
— А ведь какое-то время была совсем другой, да?
Ее улыбка меркнет.
— Да. Ты будто перестала быть собой после ухода из балета. Это было... Я не знала, как тебе помочь.
— Я и сама не знала. Не верится, что прошло всего несколько месяцев.
— Ага. С тех пор столько всего произошло.
Я отбиваю ногой очередной восьмисчетный ритм в такт.
— Да, — соглашаюсь. — Но я никогда не хотела сделать тебе больно. Это последнее, чего я желала.
Она опускает взгляд в свой стакан.
— Я знаю. Всегда знала, даже когда сначала... завелась. Среагировала резче, чем стоило, и хочу извиниться. Может, ты подумала, что я злюсь на тебя, но это не так.
— Не так?
— Я была ошарашена, сбита с толку и напугана, — признается она. — За вас обоих. Я знаю, какой он. Люблю и уважаю брата, но с эмоциями и отношениями у него туго. Боже, да у кого в нашей семье иначе? Включая меня, — она проводит рукой по волосам, глубоко вдыхая. — Но я не хотела, чтобы он ранил тебя и не хотела выбирать сторону. И не буду. Что бы между вами ни произошло, — она поднимает ладони, и в ее глазах мелькает решимость. — Я что-то вроде Швейцарии14 или Швеции.
— Господи, да. Конечно. Я бы никогда не заставила тебя выбирать между мной и братом.
— Знаю, что не стала бы, да и он тоже. Но я решила расставить все точки над «и» в этом вопросе. Никого не выбирать, — уголки ее губ криво подрагивают. — Надеюсь, ты тоже. Что бы ни случилось с ним, мы останемся подругами?
— Конечно! Боже, Кон, я думала, ты... естественно.
— Я тоже переживала эти недели, — она качает головой и смеется с легкой горечью. — Габриэль советовал просто поговорить с тобой. Я и собиралась, но нужно было время... облечь чувства в слова.
У меня сжимается сердце. Конечно. Алек такой же. Они же выросли под одной крышей с одним отцом.
При всей его легкости в обсуждении наших желаний, Алек, должно быть, панически боится проявлять эмоции. И я понимаю. В близких отношениях я тоже не эксперт. Но у меня есть родня, которая только и делает, что обсуждает чувства. Тренировок хоть отбавляй.
А у него ноль.
Как и у Конни.
Она снова глубоко вздыхает, и на лице появляется смущение.
— Не хочу признаваться, но я еще и... немного завидовала.
Мои брови приподнимаются.
— Завидовала?
— Да. Нет, то есть... — она фыркает, и я улыбаюсь, ведь напряжение между нами начинает таять. — Вашей близости. Я годами пыталась, и все без толку, достучаться до брата, хотела поддержать тебя в трудную минуту... но вы нашли друг друга, — она пожимает плечами, голос становится осторожным. — Не самое благородное чувство. И не рациональное. Но в первую неделю я чувствовала себя именно так. Будто ты забыла про меня. Да еще и скрывала это!
Я хохочу.
— Это было невыносимо сложно! Хотела рассказать, ведь всегда все тебе говорю, но не могла!
— Могла бы, — улыбается она. Но тут же добавляет: — Ладно, возможно, нет. Не знаю, как бы отреагировала, если бы ты с порога заявила: «Этот парень очень горячий. Кстати, он твой брат».
Я поднимаю руки в защитном жесте.
— Именно поэтому мы и не сказали. Мне жаль, что ты узнала все так. Не этого я хотела. Как и Алек, полагаю.
Она кивает, вращая стакан с смузи.
— Понимаю. Слышала, ты была у отца на День Благодарения... и что все прошло не очень. Мне правда жаль.
— Нейт рассказал?
— Ага.
— Знаешь, — говорю я, — тебе не за что извиняться. Алек делает то же самое, извиняется за отца или обстоятельства, в которых ни он, ни ты не виноваты.
Она слабо улыбается.
— Привычка, наверное. У Алека это впитано с молоком матери.
— Извиняться?
— Нет, боже упаси, он редко это делает. Нет. Брать ответственность. Он вешает ее на себя за всех и вся. Будто последняя инстанция. Прекрасное качество, но иногда он заходит слишком далеко.
Я согласно киваю.
— Именно так. Это сводит меня с ума, потому что кажется, Алек уверен: если не может гарантировать... прости, тебе вообще комфортно об этом говорить? Не хочу ставить в неловкое положение.
Она трясет головой, и рыжая прядь падает на лоб.
— Да нет же, продолжай! Впервые чувствую, что могу дать дельный совет, в отличие от тех