Мы выполняли тяжелую работу. Приходили и уходили, проводили недели в уединении от остального мира и раз в месяц приносили домой чек. Это была честная работа — полная противоположность тому, чего ждал от меня отец, полная противоположность тому, что делал каждый Борегар в истории. Я что-то зарабатывал. Что-то делал. Мне не нужно было продумывать схемы ради своей работы и шести тысяч долларов в месяц, которые я зарабатывал. Нет, я просто работал. То, о чем мой гребаный брат ничего не знал.
И теперь всего этого больше нет.
Потому что Вера Гарнер позвонила мне, и я был в полном дерьме от этого.
В моей жизни было много хрени, которую я не воспринимал всерьез. Слишком много пил. И перетрахал достаточно женщин в разных общественных местах. Портил людей. Разрушал отношения. Моя работа была одной из немногих вещей, которые я делал правильно. И что теперь? И с Верой я поступил также.
На расстоянии.
Я приехал в дом отца поздно вечером, почти ровно через сутки после разговора с Верой.
Моя девочка.
Моя гребаная девочка. Моя, чтобы защищать. Моя, чтобы трахать. Моя, чтобы любить. Моя, чтобы держать подальше от всего этого дерьма, связанного с фамилией Борегар. Мое собственничество должно было отойти на второй план, но я не хотел позволить этой семье разрушить ее, как это случилось со мной.
Когда Вера позвонила вчера вечером, подумал, что она пытается снова со мной сойтись. Но когда я понял, что она была с Джеком? Понял, что все не так. Вера не просила прощения, она давилась словами и была обмотана марионеточными нитями. Даже если бы не мог получить ее, я бы ни за что на свете не позволил использовать ее.
Я вошел в парадную дверь, и меня захлестнула волна ядовитости. Я одновременно любил и ненавидел этот дом.
Это было место, которое мама любила больше всего.
Здесь я впервые увидел Веру.
Здесь Джозеф издевался надо мной.
Здесь я нашел мертвое тело матери.
— Джек? — позвал я. — Где ты?
Я сделал несколько шагов в гостиную, обшаривая глазами каждый сантиметр в ожидании ответа.
— Джек!
Маленькая рука обхватила мое предплечье, рывком развернув меня. Я повернулся лицом к тому, кто меня схватил. И был настроен враждебно. Звонок от Веры перевернул меня с ног на голову. Почему она была с Джеком? Что за гребаный уговор у них был?
И почему я чувствовал себя преданным?
Мне нужно было оттолкнуть ее, но сначала я хотел убедиться, что с ней все в порядке.
Но я не мог сделать ни одной из этих вещей, потому что меня схватила не Вера. Это была ее мать, Лайла.
— Где Вера? — спросил я, мой голос звучал как рычание.
— Прочь отсюда, — прошипела она и потащила меня по коридору прочь из гостиной.
Лайла была такой крошечной, и ее хватка была такой слабой, но я позволил ей утащить меня, потому что у меня была хренова куча гребаных вопросов. Мне не нравилась Лайла, и после того, как я воочию убедился, насколько самовлюбленной она была по отношению к своей дочери, я не чувствовал себя виноватым за то, что ненавидел эту суку.
— Где Вера? — снова спросил я, когда мы оказались в коридоре.
Я вырвался из ее хватки и вгляделся в мешки у нее под глазами и впалые щеки. Почему она выглядела такой хрупкой? Неужели так я выглядел каждый раз, когда Джозеф выбивал из меня все дерьмо?
— Надеюсь, в своей комнате, — прошептала Лайла, оглядываясь по сторонам, словно ее муж в любой момент мог выскочить из тени и наброситься на нее.
То, что Лайла была такой испуганной, такой хрупкой, только укрепило мою решимость спасти Веру. Я не мог представить, что моя девочка будет так же сломлена, как ее мать. Просто должен был сделать это деликатно.
— Почему ты ведешь себя так чертовски подозрительно сейчас? — спросил я.
У меня не было времени играть в ее игры.
— Потому что я подслушала твой вчерашний звонок, — прошипела Лайла низким шепотом. — И слышала, что ты сказал моей дочери, ублюдок.
Мне должно было быть стыдно, но было похуй. Я сделал то, что должен был сделать. Вере нужно было двигаться дальше. Это было для ее же блага, даже если это была самая чертовски болезненная вещь, которую я когда-либо делал.
— А тебе-то какое дело? — спросил я.
— Я подслушала, как Джек говорил что-то о сделке, которую они заключили, чтобы обезопасить меня. Мне это не нравится.
Это привлекло мое внимание.
— Что за сделка?
— Я не знаю, но Джек что-то замышляет, ясно? Может быть, если ты поговоришь с ним и покончишь с этим, я смогу вернуться к мужу, а Веру оставят в покое. Ты же не хочешь, чтобы моя дочь тебя беспокоила. Я не хочу, чтобы она вмешивалась в мой брак. Может быть, если ты поймешь, чего хочет Джек...
Мои плечи опустились. Конечно, черт возьми, она беспокоилась только о себе и Джозефе.
— Тебе плевать на дочь, ты просто хочешь вернуться в Вашингтон, — сказал я, оглядывая ее с ног до головы.
— Моя дочь просто не понимает...
— Думаю, она понимает больше, чем ты думаешь, — огрызнулся я.
Глаза Лайлы расширились.
— Я сделаю все, что угодно, — сказала она, положив руку мне на грудь. Ее глаза полыхнули похотью, и меня чуть не стошнило на нее. Было очевидно, на что та намекает. Потаскуха.
— Да, если я не хочу трахать твою дочь, то чертовски точно не хочу трахать тебя. Отвали. — Я отодвинулся подальше от нее и обдумал свои варианты.
— Хамильтон? Что ты здесь делаешь? — вмешался Джек.
Мы с Лайлой повернулись к нему лицом, и у меня свело живот при виде моего отца в костюме со скрещенными на груди руками.
— Охранники сказали, что ты прибыл. Я не ожидал застать тебя болтающим со своей невесткой. У меня сложилось впечатление, что вы не ладите друг с другом.
— У нас есть общие интересы, — прорычал я.
— Полагаю, ты говоришь о Вере, да? Она очаровательна. Я подумывал заказать ужин. Может, пригласить ее к нам?
— Ни в коем случае. Что происходит? — Не будем терять время, не будем ходить вокруг да около с играми и всякой ерундой.
Джек посмотрел на меня, потом на Лайлу. Мне было насрать на нее. И было наплевать, что она хотела вернуться