Эйнштейн отказался от предложения. Более того, он был расстроен и смущен, читая эту резолюцию. Он хотел, чтобы с ним поступали так же, как с любым новым иммигрантом, не принимая во внимание его заслуги и не даруя ему привилегий. Поэтому, когда Альберт решил обосноваться в Принстоне, он подал заявление на получение американского гражданства в обычном порядке. Поскольку Эйнштейн все еще оставался гражданином Швейцарии, такая процедура не была для него юридически необходимой, но он сам захотел принять американское гражданство.
Иммиграционную визу, о которой просил Эйнштейн, можно было получить только в посольстве США за границей, а ближайшее из посольств находилось на Бермудских островах. Итак, в мае 1935 года он с семьей отплыл на Бермуды и провел там несколько дней. Эта поездка стала его последним путешествием за пределы Соединенных Штатов. Когда они прибыли в столицу страны – Гамильтон, их встретил губернатор и посоветовал остановиться в одном из двух лучших отелей острова. Но Альберту сразу пришлась не по душе их роскошь, и в итоге Эйнштейны остановились в небольшом гостевом доме, который сам Альберт нашел во время прогулки по городу.
Эйнштейн получил множество приглашений на официальные вечера и приемы, но от всех отказался и предпочел потратить время на обследование островов. Он отправился в плавание на яхте вместе с немецким поваром, с которым познакомился в ресторане. Прошло семь часов, как Альберт вышел в море, но он все не возвращался. Эльза забеспокоилась и подумала, что если повар – сторонник нацистов, то он вполне мог похитить ее мужа. Она поспешила к дому повара и застала там обоих – его самого и Эйнштейна, с аппетитом уплетавших немецкие блюда.
На Бермудских островах Эйнштейн заполнил нужные анкеты, допустив кучу ошибок. Он умудрился неверно указать месяц и год их с Эльзой свадьбы. Кроме того, он ошибся с годом и местом рождения Эльзы, а также с датами рождения Ганса Альберта и Эдуарда. Несмотря на эти ошибки, заявление было принято, а спустя пять лет Эйнштейн прошел собеседование на получение американского гражданства в Трентоне, штат Нью-Джерси.
После собеседования он согласился дать интервью для радиопередачи “Я американец”, которую выпускала иммиграционная служба. В ходе интервью он сказал, что необходимое условие для будущего без войн состоит в том, чтобы все страны, включая Америку, передали часть своего суверенитета глобальной организации, которая полностью контролировала бы военный потенциал всех своих членов.
1 октября 1940 года вместе с Марго, Элен Дюкас и еще восьмьюдесятью шестью другими новыми гражданами США он принял присягу. Репортерам, освещавшим это событие, Эйнштейн сказал про свою новую родину: “Америка докажет, что демократия – это не просто система правления, а образ жизни, связанный с великой традицией – традицией нравственной силы” [357].
87
Гранж-Лоан, 84
Эдинбург
15 июля 1944 г.
Дорогой Эйнштейн…
Прошлой зимой у меня случилось что‐то вроде нервного срыва, и я еще не совсем от него оправился. Это было результатом множества причин: переутомление от работы, напряжение, вызванное войной, в частности – истреблением европейских евреев, а также перевод моего сына на Дальний Восток (после череды приключений он сейчас благополучно проходит курс медицины в Пуне, Индия) и так далее. Но самую глубокую печаль я всегда испытывал оттого, что наша наука, которая так прекрасна и могла бы послужить на благо обществу, низведена до средства, несущего разрушения и смерть. Большинство немецких ученых сотрудничали с нацистами, даже Гейзенберг (я узнал это из надежных источников) работал на этих негодяев в полную силу. Были, правда, исключения… Британские, американские и русские ученые тоже полностью мобилизовали свои силы, и это правильно. Я никого не виню. При нынешних обстоятельствах нет иного выхода, чтобы спасти остатки нашей цивилизации… Должен найтись какой‐то способ воспрепятствовать повторению подобных вещей. Мы, ученые, должны объединиться, чтобы внести вклад в создание разумного мироустройства. Если у тебя есть идеи, пожалуйста, дай мне знать. Я совершенно бессилен, оставаясь в этом приятном, но отсталом месте… Здесь, в Британии, трудно поддерживать связь с людьми. Путешествия возможны только в самых крайних случаях, а встретиться на юге сложно из‐за бомбардировок.
Но успехи на фронте значительны, и есть основания надеяться, что война в Европе скоро закончится…
Вместе с моим китайским учеником Пэном, человеком поистине замечательным, я пытался глубже разработать квантовую теорию поля и думаю, что мы на правильном пути. Шрёдингер, со своей стороны, занимается усовершенствованием твоих – и других ученых – попыток создания единой теории поля с помощью классического подхода. Я полагаю, что следующим шагом должно стать сочетание и объединение этих двух подходов. Но я слишком стар и измотан, чтобы попробовать это сделать.
С уважением и наилучшими пожеланиями,
всегда твой
Макс Борн [358]
7 сентября 1944 г.
Дорогой Борн,
Я был так рад твоему письму, что, к собственному удивлению, счел своим долгом ответить, хотя никто меня не заставлял…
Помнишь ли ты, как двадцать пять лет тому назад мы ехали вместе на трамвае к зданию рейхстага в полной уверенности, что сможем переубедить людей, собравшихся там, и превратить их в настоящих демократов? Какими наивными мы были в наши сорок лет. Смешно даже думать об этом…
Я вспоминаю об этом сейчас, чтобы не повторять трагических ошибок тех дней. Нас действительно не должно удивлять, что ученые (подавляющее их большинство) не являются исключением из этого правила, и если они отличаются от других людей, то не своей способностью к рассуждениям, а личной позицией, и пример тому – Лауэ. Я с интересом наблюдал, как он постепенно вытравливал из себя стадное чувство с помощью сильно развитого чувства справедливости. Медики добились ничтожных результатов с помощью кодекса этики… Понимание того, что должно делать, а что нет, рождается и умирает, как дерево, и никакие удобрения не принесут особой пользы. Человек может лишь воздействовать на других собственным примером благородства и иметь