Твои слова “я слишком стар” мне не стоит воспринимать всерьез, ведь я сам про себя так думаю. Иногда (все чаще и чаще) это ощущение вытесняет все остальные, а затем уходит. Мы, в конце концов, спокойно можем предоставить природе возможность постепенно превращать нас в прах, если она не выберет более быстрого способа…
Наши с тобой научные взгляды совсем разошлись. Ты веришь в Бога, который играет в кости, а я – в истинно существующий закон и порядок в мире… Даже большой успех квантовой теории не заставит меня поверить в подлинность игры в кости на фундаментальном уровне, хотя я прекрасно понимаю, что наши более молодые коллеги сочтут это признаком старческого слабоумия…
С чувством глубокого уважения к тебе и твоей семье (которой теперь не угрожают бомбы),
твой А. Эйнштейн [359]
88
Как‐то в середине 1940‐х годов Эйнштейн со своим ассистентом Эрнстом Штраусом только что закончил писать статью. Им понадобилась скрепка, чтобы скрепить страницы. Они начали искать ее, стали выдвигать все ящики, и в конце концов скрепка нашлась – старая и погнутая, совсем негодная. Должно быть, скрепка была толстая, поскольку они не смогли согнуть ее руками. Тогда Эйнштейн и Штраус начали искать какое‐нибудь подручное средство, чтобы с его помощью вернуть скрепке нормальный вид. Тут они обнаружили коробку с новыми блестящими скрепками. Эйнштейн достал одну из них, разогнул и попытался выправить ею старую скрепку. Штраус поинтересовался, что он делает и зачем. Эйнштейн ответил: “Как только я поставлю перед собой цель, меня уже трудно остановить”. И, подумав, добавил: “Эта история могла бы стать хорошим анекдотом про меня” [360].
89
Весной 1949 года в Институт перспективных исследований приехал Нильс Бор [361]. В кабинет своего старого друга и коллеги Абрахама Пайса он вошел со словами: “Вы так мудры…” Пайс рассмеялся, сразу поняв, о чем это Бор говорит. Знакомые Бора знали о его сложностях с изложением мыслей, по крайней мере на письме, и он часто обращался к кому‐нибудь из коллег за помощью с формулировкой его идей. В тот момент Бор бился над статьей к семидесятилетию Эйнштейна. И просьба, с которой Бор обратился к Пайсу, – побыть в роли слушателя и редактора – возникла не впервые.
Оба спустились в кабинет Бора; впрочем, кабинет был не Бора, а Эйнштейна, который уступил его Бору на то время, что он пробудет в Принстоне. Эйнштейн считал этот кабинет слишком большим и предпочитал работать в соседнем, поменьше, где обычно сидел его ассистент. Войдя в кабинет, Бор сказал Пайсу: “Присаживайтесь. Мне всегда нужно сначала зафиксировать начало отсчета в моей системе координат”. Пайс не стал возражать и сел за большой стол, а Бор принялся мерить шагами кабинет, чуть ссутулившись и пытаясь выдавить из себя какие‐то предложения. Пайс записывал все фразы, которые они оба находили приемлемыми. Дело шло небыстро. Иногда Бор несколько минут подыскивал нужное слово, а потом встраивал его во фразу, которая передала бы его мысль.
Поскольку Бор писал статью о своем друге, неудивительно, что в какой‐то миг он застрял на слове “Эйнштейн”. Энергично шагая вокруг стола, он все повторял: “Эйнштейн… Эйнштейн… Эйнштейн…” Потом подошел к окну и стал разглядывать Принстон, по‐прежнему бормоча: “Эйнштейн… Эйнштейн…”
Пайс заметил, как дверь тихо открылась. Эйнштейн на цыпочках прокрался в кабинет и, приложив палец к губам, жестом велел Пайсу молчать. С озорной улыбкой Эйнштейн неслышно приблизился к столу. Бор все еще стоял у окна и твердил: “Эйнштейн… Эйнштейн… Эйнштейн…” Потом он внезапно развернулся, еще раз с силой произнося “Эйнштейн”, – и оказался лицом к лицу с живым Эйнштейном, словно тот материализовался благодаря магическому заклинанию.
Бор, редко терявший самообладание, покраснел до корней волос. Эйнштейн стал оправдываться, объясняя, что его просто интересовала табакерка Бора, лежавшая на большом столе. Врач, сказал он Бору, запретил ему курить. Как обычно, Эйнштейн истолковал слова врача на свой лад: запрет, по его мнению, касался покупки табака, а вот воровать его не возбранялось. Все трое расхохотались.
90
Вфеврале 1950 года сенатор Джозеф Маккарти во время выступления в Уилинге, штат Западная Вирджиния, помахав перед аудиторией листом бумаги, заявил, что это список из двухсот пяти сотрудников государственного департамента, которые были членами коммунистической партии. Позже выяснилось, что список, скорее всего, был фальшивым.
В течение следующих нескольких недель количество выявленных “коммунистов”, якобы ведущих подрывную деятельность, сильно менялось. В какой‐то момент их насчитывалось пятьдесят семь, потом восемьдесят один, а затем осталось только десять. Однако реальное число едва ли имело значение. Речь Маккарти насторожила американцев и посеяла в них страх. На то были веские причины, поскольку Америка за время холодной войны пережила несколько потрясений: за год до речи Маккарти произошла коммунистическая революция в Китае, а СССР успешно испытал атомную бомбу.
Республиканцы считали, что распространение слухов о коммунистическом заговоре внутри правительства поможет им вернуться к политической власти. И действительно, в 1952 году Республиканская партия одержала победу на выборах, получив контроль над палатой представителей и сенатом, а также пост президента. Маккарти был назначен председателем постоянного подкомитета по расследованиям, ответственным за выявление подозреваемых в связях с коммунистами не только в правительстве, но и в широких слоях общества.
Маккарти считал особенно важным очистить систему образования от тех, кто, в его представлении, был врагом Америки. В частности, в рамках этой своей деятельности в апреле 1953 года подкомитет вызвал на допрос Уильяма Фрауэнгласса – учителя средней школы в Бруклине. Его считали нелояльным из‐за того, что шестью годами ранее он прочел цикл лекций для преподавателей под названием “Методы межкультурного обучения” и перечислил способы, с помощью которых учителя могли бы ослабить межкультурную и межрасовую напряженность среди учеников. Свидетель утверждал, что содержание курса и манера его изложения “противоречили интересам Соединенных Штатов”. Когда Фрауэнгласса в подкомитете спросили, в какие организации он входит, он отказался отвечать.
Фрауэнгласс написал Эйнштейну письмо с просьбой призвать педагогов составить послание в его поддержку. В ответном открытом письме Эйнштейн посоветовал Фрауэнглассу отказаться отвечать на обвинения. “Это своего рода инквизиция, и она идет вразрез с духом конституции. Если достаточное число людей решатся на подобный серьезный шаг, они добьются успеха. Если нет, то интеллектуалы этой страны не заслуживают участи