Яша вернулся домой позже Александра. Живо раздевшись, юркнул под одеяло.
– Чем это от тебя несет? – спросил Александр.
– Ничем. С Петькой Ширинкиным пузырьки с лекарствами разбирали, может, от этого…
– Иди, помойся.
Яша покорно отправился к рукомойнику. Долго отмывал руки и все-таки, когда воротился, брат сказал:
– Открой дверь! Невозможно дышать. Как в больнице.
Яша распахнул сени и, отодвинувшись к дальней стенке, примолк.
Немного погодя Александр вышел на крыльцо курить. В ворота кто-то осторожно стукнул три раза. Это был условный стук. Борис Абросимов был в пальто, с узелком в руке.
– Ночевать пустишь? – Голос был необычно возбужден. В первую минуту Александр подумал, что Борис выпил.
– Я ушел из дому.
– Совсем?
– Полагаю, что совсем, – с расстановкой и будто с усилием проговорил Борис. – Яшка спит? Ну, вот я тут с краю примощусь. Подушки не надо. Ложись, ложись. Ты не спал еще?
– Не спится. Как подумаю, что завтра идти…
– Я тоже. Ту ночь совсем не спал. Твой отец вставал под белый флаг?
– Вставал. Он дня не может прожить без завода.
– А мой плясать готов. Из-за этого у нас сыр-бор разгорелся…
Случай, который вынудил Бориса Абросимова уйти из дома отчима, произошел после утреннего сборища около заводоуправления. Щукачев вернулся оттуда довольный. Вечером, усаживаясь за стол, сказал загадочно:
– Они думали, что по-ихнему выйдет. Нет, люди тоже при своем разуме.
– К чему клонишь? – спросил Борис. Он был взвинчен прошлой бессонной ночью, когда из-за ливня не удалось собрать сходку, и тем, что нехорошо кончилась забастовка и теперь отчиму есть основание для злорадства.
Старик вскинул лохматые брови, будто удивился, что заговорил вдруг пасынок, всегда молчавший при нем.
– Теперь попляшете. Одного разбойника упрятали за решетку, и всех туда же укатают, кто против бога и царя.
– Пусть попробуют.
Щукачев остановил на Борисе долгий сверлящий взгляд и отвернулся.
– Что глядишь? – насмешливо спросил Борис. – Испепелить хочешь? Руки коротки.
– Дерзишь? Смотри у меня…
– Что «смотри»? На плетку надеешься? Прошла та пора. Не выйдет.
– Я знаю, что делать с тобой.
– Да уж не грози, не грози, – поспешно сказала жена, видя, как побледнел сын.
Щукачев выскочил из-за стола и замахнулся на нее.
– Молчи, кикимора! И ты голову подняла?…
– Ты мать не обзывай, – с угрожающим хладнокровием проговорил Борис, подступая к отчим у.
Мать, перепугавшись, встала между ними.
– Молчи, сынок. Отойди от греха, отойди. – И сама повернулась к мужу. – Бей, бей! Мало меня тиранил, мало меня позорил, бессовестная ты рожа. И не стыдно ребят. Смотри, как душа у них трепещется.
В углу, сбившись в кучку, стояли два мальчика и девочка. Пугливо смотрели они за тем, как отец, потрясая кулаками, наступал на их брата. Пересилив себя, Щукачев сказал:
– Отныне чтобы духу твоего здесь не было. Убирайся к семи чертям.
Он вышел. Борис стал укладывать вещи. Мать заплакала.
– Не уходи, Боренька, скрепи сердце. Да хоть бы нам годок без него пожить! Да нет, не сбудется. Он еще конь конем, а зубы у него лошадиные. Видно, так и жить нам вечно под грозой… Не уходи, Боренька. Я упрошу, уж в ногах у него поваляюсь.
Борис молчал. Он понимал, что с его уходом еще безотраднее будет жизнь семьи. Старик при нем остерегался давать волю рукам. Но жить так больше он, Борис, не может. Еше немного, и он готов решиться на что угодно.
– Я ухожу, мама. Не упрашивай. До наступления полной темноты Борис просидел в огороде, а потом отправился ночевать к Жигулевым.
Но, когда Иван Андреевич поднялся с постели, его уже не было.
Часы показывали пять, и тишину нарушил знакомый, тысячу раз слышанный басовитый гудок. Иван Андреевич встрепенулся, вытянул шею и, не дыша, ловил, впивал голос завода. Потом, захлопнув окно, побежал в сени, к сыновьям.
– Свистит! Что вы дрыхнете?
Марфа Калинична проворно завязывала в большой красный платок завтрак мужу. В карман замасленного пиджака сунула бутылку с молоком. Иван Андреевич ушел. Она принялась поднимать сыновей:
– Вставайте, ребятки, вставайте! Яша долго мотал головой, отгоняя сон.
Одевшись, начал искать фуражку. На вешалке ее не оказалось. Он расшвырял всю обувь под ногами – не нашел. Присел на порог.
– Что сидишь, как сыч? Ищи! – накинулась на Яшу мать. – Ой, уж много времени! Зойка, беги-ко в амбар, там где-то Сашкина фуражка валяется. Пусть хоть ее надернет.
Зоя принесла смятую, засаленную, всю опутанную паутиной фуражку. Хмурясь, Яша осмотрел ее снизу и сверху. По виду она ничем не отличалась от его, прежней. Только подкладка была погрязнее, да козырек весь потрескался, но зато верх был в полной исправности. Старая Яшина не однажды побывала в руках Ипата Трушкова и потерпела некоторый урон. Как-то в ярости он нарочно прожег цигаркой дырку на самом видном месте.
– Иди ты, иди, – нетерпеливо сказала мать.
С улицы доносилось мычание и позвякиванне колокольчиков. После ночного дождя было прохладно, в колеях дороги поблескивали лужи.
Выпустив корову, Марфа Калинична постояла,у ворот, глядя, как Манюрка, шлепая по грязи босыми ногами, размахивала хворостиной среди разношерстного, медленно шагающего стада.
Неподалеку, стоя у ворот двухэтажного деревянного дома, также следила за своей коровой и соседка Марфы Калиничны – Степанида Ширинкииа.
– Слыхала, что вчера у мастера Крапивина стряслось? – начала она сразу. – Бутылку карболки в окно швырнули какие-то фулиганы. А он вчера именины праздновал. Гостей понаехало множество. Сам управитель был с женой. И на столе всего-всего было понаставлено. А как бутылку фуркнули, все разбежались. Душник! Карболка ведь, она шибко въедливая. Сам-то Крапивин рвет и мечет: «Не я, слышь, буду, если не разыщу разбойников».
Марфа Калинична всхлопала руками по бокам:
– Кто же осмелился на такого человека подняться? Все угощения перепортили. А теперь что? Кто это устроил, руки, ноги на месте не оставил?
– Оставили, девка-матушка, оставили. Слышь, у дороги возле дома фуражку чыо-то подобрали. Измазанная такая, с дырочкой наверху. По этой фуражке и будут доискиваться. Мои ребята хоть, слава богу, не в литейной робят, да и оба кепки носят. Зелен еше умок у ребят, ох, зелен…
У Марфы Калиничны мысль тотчас перекинулась на Яшу. Неужели это он вытворил? Не подавая вида, сказала на всякий случай:
– Вчера Яшка весь вечер просидел дома. Отец его в большой- угрозе держит.
Придя в избу, Марфа Калинична опять заставила Зою искать пропавшую фуражку.
– Ищи! Может, в сенях завалилась. Неужто он на такое дело решился?
– Мама, – зашептала Зоя,