А пока – в путь! Счастливого поиска вам, следопыты!
ОТ НАШЕГО КОРРЕСПОНДЕНТА
ШАДРИНСКАЯ НАХОДКА
Седой неторопливый человек достает из ящиков стола старые-престарые коробочки из-под фотопластинок, бережно открывает их и показывает нам негативы старинных снимков.
…Олени мчат легкие нарты в бескрайних просторах тундры… Ненецкий чум на берегу суровой северной реки… Легкая лодочка необычной конструкции легко скользит по водной глади, управляемая одетым в меха человеком. Живописный турецкий базар… Приземистая и коренастая монгольская лошадка на фоне бескрайних степей… Людная площадь Парижа с прохожими, одетыми в необычные для нашего времени сюртуки и цилиндры… Манчжурская кумирня… Египетские пирамиды… Тихая зауральская речка с пушистым ивняком на невысоких берегах…
Это негативы путевых снимков старого уральского писателя и замечательного путешественника Константина Дмитриевича Носилова. Их показывает нам его родственник – Константин Николаевич Донских, бывший преподаватель Шадринского педагогического института, ныне пенсионер.
Имя К. Д. Носилова, автора многих увлекательных рассказов, ученого-географа и путешественника, написавшего немало книг и статей об Уральском Севере, было хорошо известно многим отцам и дедам нынешних читателей «Уральского следопыта». А в детстве многие из них зачитывались его рассказом «Таня Логай», вошедшим в детские хрестоматии.
Нынче в октябре исполняется сто лет со дня рождения Носилова. Свердловский литературный музей имени Д. Н. Мамина-Сибиряка готовит к этой дате выставку его книг, документов н материалов. Было известно, что богатый личный архив, оставшийся после смерти писателя, погиб где-то на Кавказе, и поэтому не было надежд найти для выставки какие-нибудь новые документы и материалы. Однако недавно работники музея случайно узнали, что в Шадринске живет один из родственников К. Д. Носилова и что в его архиве хранится большое собрание негативов, привезенных писателем из своих многочисленных путешествий. Директор музея Т. Н. Мыслина и корреспондент «Уральского следопыта» немедленно выехали туда, и вот результат – свыше 380 ценных негативов пополнят теперь «носиловский фонд» музея.
Часть снимков наши читатели увидят в одном из ближайших номеров журнала, где будет напечатан и очерк о К. Д. Носилове.
Ю. КУРОЧКИН
УНИКАЛЬНАЯ ПТИЦА
Н. НИКОНОВ
Рассказ
Федор Федорыч Головин принадлежал к особому разряду любителей певчих птиц. Он держал только редких, как сам говорил, «уникальных» птиц. Самое главное, лишь бы ни у кого из городских птицедержцев-любителей не было таких нее. И Федор Федорыч заводил полевых воробьев, только потому, что они из семейства ткачиков, сильно распространенного в Западной Африке, держал соек, кедровок, земляных дроздов, лапландских подорожников, невзрачных тростниковых овсянок.
Страсть к редкостям заставила этого узкоплечего, тщедушного, седенького человека привезти из Крыма западного соловья, который по оперению мало чем отличался от обычного, курского, а по песне не годился ему и в подметки.
– Что за беда! Зато ни у кого в городе нет! – говорил Федор Федорыч, слушая нескладную стукотню «заморского» певца.
Впрочем, некоторые уверяли, что Головин с радостью завел бы даже крокодила, если можно было бы раздобыть его по сходной цене.
Какой смысл собирать редкости, если некому их показать? И Федора Федорыч а ужасно обижало невнимание знакомых к его коллекции непоющих «сокровищ».
– Ведь вот ходят же к другим, щеглов каких-то ничтожных слушают, часами сидят, разговоры ведут, – сетовал он. – А ко мне заглянут – посмеются и только.
И однажды, в начале лета, Головин решил пробить лед любительского невнимания. Он завел себе скворчонка. Обычно птицеловы не держат скворцов. Хоть к садку они привыкают превосходно, поют много и охотно, но зато своей нечистоплотностью отравляют всякое желание держать их. Любит скворец купаться. В клетке у него – настоящее болото. Поставишь в клетку чашку с водой – птица моментально в нее. Вода льется через край, брызги на всю комнату.
Федор Федорыч ухватился за скворчонка, как утопающий за соломинку.
– Вот увидите. Говорить его обучу. Ни у кого такой птицы не будет, – разглагольствовал он в дальнем углу колхозного рынка, где обычно собирались птицеловы-любители – знаменитые «перначи». Знающие пожимали плечами, незнающие с благоговением смотрели на Федора Федорыча, который ходил гоголем, заранее купаясь в лучах будущей славы.
Легче глухонемого научить пению, чем скворца разговору. Бездна упорства нужна, чтобы птица выучила два-три слова. А произносит она их шепеляво, с прищелкиванием и свистом.
Но Федор Федорыч не отступал. Под его неусыпным наблюдением скворчонок быстро превратился в ручную взрослую птицу. Он привязался к хозяину, как умная собака. Любил сидеть на плече, важно шествовал по пятам за хозяином, если тот расхаживал по комнате, радостно кричал и хлопал крыльями, когда Головин возвращался с работы. Но говорить…
Часами, стоя перед клеткой, Федор Федорыч бубнил одно и то же слово: «Скворка, скворка, скворка». А черный в белых крапинках и рябинках скворка удивленно поглядывал на хозяина, щелкал клювом и молчал.
– Тьфу, дурак! – обычно говорил Федор Федорыч, в изнеможении опускаясь на стул. – Что за беспонятная птица!
Так длилось несколько месяцев. В конце концов Головин махнул рукой на нерадивого питомца. Но скворец не даром ел свой хлеб с морковью. Он научился лаять, кудахтал курицей, трещал сорокой и ужасно надоел любителю уникальных птиц.
– Тьфу, дурак! – с сердцем говорил Федор Федор ыч и набрасывал на клетку платок, когда не в меру расходившийся ученик начинал подражать скрипу дверей.
– Куда бы его отдать? Подарить, что ли? Хоть бы Дуров который-нибудь приехал, так я бы его туда, в цирк, – вслух размышлял Федор Федорыч.
Все знакомые Головина превосходно знали о достоинствах уникальной птицы. Если Головин заводил вкрадчивую речь: не хочет ли кто подержать скворца, – они поспешно отказывались, брались за шапку и уходили. Пробовал Федор Федорыч уносить выкормыша за город, но неизменно приносил обратно: крылатый питомец не желал улетать от приемного отца и не отходил от него ни на шаг.
– Жалко оставлять. Что ж я злодей какой? – рассказывал Головин. – Ведь он, хоть и подлая птица, а все-таки воспитанник, вроде сына.
В одно веселое воскресное утро скворец так надоел хозяину своим скрипом,