– На базар тебя, подлеца, снесу. Даром отдам, скрипуна паршивого, – говорил он, с остервенением затягивая концы платка.
– Ть-фу, дур-рак, – вдруг сказала птица.
– Чего, чего? – озадаченно пробормотал Федор Федорыч, отступая.
– Ть-фу, дур-р-рак, ччи, – еще звонче повторил скворец из-под платка.
…С тех пор клетка с уникальной птицей висит к комнате Федора Федоровича на самом почетном месте, а любители-птицеловы табунами ходят к нему послушать говорящего скворца. Настоящая редкость!
- * * * -
Западная карьера
Андрей Быков
Рис. С. Киприна
Повесть-памфлет
"Уральскому следопыту" удалось разыскать рукопись покойного писателя Алексея Быкова.
Несколько лет назад он готовил ее к печати, но довести дело до конца не успел. В этой фантастической приключенческой повести описывается обстановка, характерная для жизни многих западных капиталистических государств. Автор назвал ее памфлетом, подчеркивая этим ее сатирическую направленность: вот какие герои у западного мира.
В нашем журнале она печатается с некоторыми сокращениями.
1. Арест и побег Мэна
Мэн – взломщик сейфов! Не миндальничайте с ним! Побежит – стреляйте прямо в башку! – крикнул широкоплечий человек, грубо вышвыривая Мэна из полицейской машины на раскаленный асфальт.
Сталь и камень окружали внутренний двор центральной тюрьмы, этого добротного произведения техники и культуры западного мира.
Мэн с трудом поднялся на ноги. Массивные ворота сзади него захлопнулись; пудовые засовы легли в свои гнезда.
– Вперед! Быстро! – командовал мужчина в сером костюме, с нежной белой гвоздикой в петлице и сдвинутой на затылок шляпой. Он ткнул Мэна плоским пистолетом в спину, и тот рысцой побежал по дорожке, отмеченной белыми полосами, прямо к дверям начальника тюрьмы.
– Крепко сделано! Не уйдешь, пожалуй… – бормотал Мэй, скользя глазами «специалиста» по высоким каменным стенам с металлическими решетками, укрепленными на изоляторах на самом верху. Десяток стражей с автоматами и собаками стояли у ворот. Тут же, готовые к прыжку, притаились под тентом четыре ярких мощных мотоцикла с полицейскими знаками.
– Вот этот экземпляр! Я целый год гонялся за ним. Вам звонили? – вместо приветствия, спросил человек в сером начальника тюрьмы Фукса. – Черт! Выбил у меня зуб… – с присвистом добавил он.
– Но вы проверьте – все ли целы у него ребра? – ухмыльнулся сыщик. Получив расписку и махнув на прощанье рукой, он ушел.
Фукс поднялся из-за стола и шагнул к Мэну. Они были почти одинакового роста и немного походили друг на друга. Только начальник тюрьмы был до дикости рыж и лохмат.
Фукс был грозой всей тюрьмы от последнего арестанта-карманника до старшего тюремного смотрителя. Он был очень скуп на слова, но скор на руку и зорок на глаз. Видавшая виды резиновая плетка висела па его руке. Помятый и избитый в машине, Мэн чудом сохранил окурок черной мексиканской сигаретки, приклеившейся к его нижней распухшей губе. На лбу его зрела шишка. По достоинству оценив своего нового начальника, он сначала приуныл, по потом посмотрел тому прямо в глаза в вытягивая губу с окурком сигареты, произнес:
– Хозяин, дайте огонька! Фукс шевельнул кистью правой руки, и сигарета, ловко сбитая концом плетки, приклеилась к стене.
– В двести тринадцатый, с плиткой! – хрипло крикнул Фукс вызванным смотрителям. Они подхватили Мэна и поволокли к дверям.
– Все же я от тебя уйду, рыжая крыса! – оборачиваясь, крикнул он. Вместо ответа, ловкий пинок перенес его тело через порог и придал скорость и инерцию, вполне достаточные для подъема на четвертый этаж по спирально поднимающемуся коридору ло камеры с номером 213…
Лежа па металлической койке, подвешенной на цепочках к стене, Мэн стонал, охал и никак не мог сообразить, как его обнаружили в этом огромном и людном городе.
Он целый год уже не воровал. Купив в районе доков бар «Черный Краб», спокойно торговал напитками, завоевывая известность среди моряков и ловцов рыбы, полюбивших это заведение. Изредка он подсаживался к посетителям за столик выпить рюмку наливки, поговорить о погоде. Все знали его как веселого Тома и только.
Денег у Мэна было много. Они скопились от прошлой «работы» и сохранялись в падежном месте. Мэн выжидал забвения своих похождений и рассчитывал так же под чужим именем купить маленькую виллу где-нибудь на берегу океана и вдоволь попутешествовать…
И вдруг – сразу три пистолета!
Они уперлись Мэну в живот сегодня утром, когда он склонился над кассой бара, отсчитывая сдачу.
– Ты арестован! – и рука сыщика, того, в сером, с нежной гвоздикой в петлице, тяжело легла ему на плечо. Щелкнули наручники, и Мэн среди наступившей тишины с треском открыл собственным лбом массивную дверь па улицу. Сейчас же он оказался на коврике полицейской автомашины под сидящим на нем джентльменом в сером костюме.
– Алло, сосед! – раздалось ночью тихое, но четкое постукивание в стену из камеры справа.
– Алло, кто ты? – вопросом ответил Мэн.
– Киилей. Гример и парикмахер театра «Люкс»…
– За что ты сел? – спросил Мэн.
Сосед помолчал, очевидно, вспоминая день своего падении и ухода сюда, в казематы центральной тюрьмы.
– Я стянул у Аллы Кок ее фамильные драгоценности.
– Ого! Я слышал про это дело! Но как ты ухитрился?! – заинтересовался Мэн. Кинлей попросил его подойти к сплошной решетке, отделявшей смежные камеры от коридора. А то стуками всего не перескажешь!
И вот они сошлись, невидимые друг другом, у толстых прутьев их смежных клеток. Кинлей рассказал свою историю:
– В наш театр приехала кинозвезда Алла Кок. Я гримировал ее и скоро сделался «своим человеком» в ее уборной.
В своей коронной роли – в комедии «Смеющаяся черепаха» – Алла Кок имела бурный успех. До десяти костюмов приходилось ей менять. И до десяти раз в вечер я приходил к ней поправлять ее прическу, грим и припудривать потные щеки.
В последней картине она была одета в зеленую с золотыми блеска ми сетку. Это и был весь костюм, если не считать нескольких виноградных листьев. Зато на шее, голове и руках сверкали и переливались знаменитые бриллианты, полученные ею по наследству от какой-то умершей, давно забытой тетушки.
Я в ту пору сильно увлекался балеринкой Роззи, предлагал ей руку и сердце. Но она только показывала мне язык, когда встречалась в коридорах театра. Однажды она, издеваясь, сказала мне:
– Достань такие же бриллианты, как у Аллы Кок,