– И еще одно поручение, – несколько замявшись, продолжал Борис, – комитет предложил мне помочь вам в уборке сена. Завтра, если вы не возражаете, я тоже двинусь с вами.
– Да что вы, что вы? – всполошилась Марфа Калинична. – И не выдумывайте! Мы одни справимся.
– Не могу, Марфа Калинична, комитет поручил. Я буду ждать у полевой дороги, – заключил Борис и поспешно откланялся.
Утром, чем свет, Иван 'Андреевич под-пял всех на ноги. Перед отходом поели горохового киселя, «на верхосытку» выпили по стакану молока с малиной. Забрав грабли, вилы и веревку, отправились гуськом: отец впереди, за ним Яша, позади Зоя и мать.
У поворота на полевую дорогу их поджидал, покуривая у плетня, Борис Абросимов. Хотя никто из Жигулевых и не сомневался в том, что он подойдет к ним по пути, его появление вызвало некоторое замешательство. Неловкость рассеялась, когда Борис просто и как старый знакомый заговорил с Марфой Калиничной о погоде, затем, посмеявшись над своими «лапотонцами», перевел речь на Александра.
Покос был в тести верстах от завода, на берегу мелководной речушки Песчанки.
Неподалеку, около ближнего леска, работала семья Ширинкиных. Было видно, как Иван и Петька, оба в распущенных рубахах, проворно ворошили, а Сте-п анид а и старшая ее дочь Гутя сгребали сено. В отдалении, среди кустарника, помахивал литовкой сам хозяин – Егор Захарович, плечистый, с черной бородой мужчина.
Жигулевы пообедали поздно и наскоро. Яша хотел было запалить костер, чтобы сварить картошку, отец остановил:
– Некогда прохлаждаться. Подберем еще с той высотки, да и домой. Во сколь сходка-то?
Услышав, что в семь, Иван Андреевич заторопился еще более:
– Давайте, давайте, ребятки. Миром да собором заметем тот конец. Что, Борис, устал, поди, с непривычки?
– Это разве работа, Иван Андреевич! Удовольствие одно, – отозвался Борис, обрадованный тем, что Жигулев в первый раз назвал его по имени, в первый раз по-доброму взглянул на него.
Перед уходом Иван 'Андреевич сказал жене:
– Мы пойдем, а ты с Зойкой подбери на ложбинке, что просохло. Если порешат завтра на работу выходить, то как быть с сеном? Придется человека наймо-вать…
Марфа Калинична, видя, что муж опять стал «задумываться», сказала успокоительно:
– Что загадывать! Бог даст, как-нибудь поправимся. Вон сегодня какую гору сдвинули.
Вскоре мужики и ребята, весело переговариваясь, двинулись с покоса спорым мужицким шагом. Иван Андреевич шагал впереди всех.
Отдохнув, Марфа Калинична и Зоя принялись за греблю. Покончив с ложком и упрятав грабли и вилы под стог, направились домой, не дождавшись Степаниды и Гути.
Последнюю версту шагали хоть и через силу, но быстро. Марфа Калинична поторапливала дочь:
– Пойдем поскорее. Уж так что-то кипит у меня сердце. Все ли дома ладно? Манюрка-то, поди, заждалась. Не подоить ей корову-то.
Перед входом в улицу они перевязали платки на головах, смахнули пыль с растоптанных ботинок.
– Мама! – Зоя испуганно схватила мать за руку. – Гляди-ка что!
Марфа Калинична глянула на Крутояр и ахнула. На склоне горы и дальше на площадке, где возвышалась часовня и пожарная каланча, врассыпную бежал народ, кто куда, и между ними скакали казаки. Внезапно со стороны базарной площади гулко прокатился винтовочный выстрел и вслед за ним другой.
Марфа Калинична, с помертвевшим от волнения лицом, спотыкаясь, бежала за дочерью. Одна мысль была у нее в голове: «Где отец, где Яшка?» С усилием переводя дыхание, она бросала испуганные взгляды то на дальний обрывистый склон горы, по которому, беспорядочно мечась, скатывались толпы народа, то на взвоз, в поворотах которого, преследуя людей, мчались, размахивая нагайками, казаки.
С базарной площади, откуда доносились крики и отдельные винтовочные выстрелы, мчались во весь опор трое конных. Марфа Калинична, толкнув Зою вперед себя, застучала в чью-то калитку. Дверь распахнулась, и кто-то сильным рывком втащил обеих во двор.
– Пронесло! – облегченно проговорил согбенный старичок, с белыми точно приклеенными усами, после того как конные промчались мимо. – А меня пластну-ли здорово, рубаху, как ножом, прорезало, – прибавил он, щупая плечо, на котором сквозь влажную от пота сатиновую рубаху проступала алая узкая дорожка. – Слава богу, что жив остался. А старику одному, говорят, ссекли голову.
Марфа Калинична ахнула.
Хозяйка, поздоровавшись с Жигулевыми, засуетилась возле старика, чтобы потихоньку стянуть с него прилипшую к телу рубаху. Около толпилось несколько девочек. Марфа Калинична, прикрыв глаза, сидела на крыльце. Сердце колотилось гулко, неровно и, казалось, не вмещалось в груди. Немного отдышавшись, она поднялась с места.
– Пойдем, пойдем, Зоинька, поскорее. Уж как-нибудь проскользнем домой. Утихло будто.
С улицы уже не слышалось ни криков, ни выстрелов. Старик, выглянув за вирота, посоветовал все же повременить минутку-другую. Узнав, куда им надо добираться, сказал, всматриваясь в лицо Марфы Калиничны:
– Ровно я вас знаю. Яша и Александр не сынки ли ваши? Я Окентич буду. Может, слыхали от Яши? Вместе ведь с ним горе мычем.
Старики непритворно обрадовались друг другу. Вот как пришлось встретиться! Марфа Калинична вспомнила, что раз бывала она здесь, вон в том флигельке, где жил Андрей Ждан.
Жена Окентича пригласила пить чай, но Марфа Калинична отказалась.
Пугливо оглядываясь по сторонам. шли они вдоль Крутояра. Безмолвен и гол был его высокий глинистый склон, просеченный многочисленными дождевыми промоинами. Ни одной человеческой фигуры уже не виднелось на его поднятой к небу площадке, с высоты которой час назад была сброшена вниз тысячная толпа.
– Уж так кипит сердце, так кипит, – говорила, задыхаясь от ходьбы и волнения, Марфа Калинична. – Да неужто, Зойка, они в заваруху эту попали? Да хоть бы дойти поскорее! Бежим, бежим, и все конца нету…
Жигулевы свернули, наконец, в свою Потерянную улицу. У палисадника стояла Манюрка. Завидев мать и сестру, она с громким плачем стремительно рванулась навстречу:
– Мама, ой, мамонька! Тятю-то убили…
10. КЛЯТВА
Степанида Ширинкина и дочь ее, оставшиеся на покосе после ухода Жигулевых, вернулись домой уже в сумерках. О том, что произошло на Крутояре, они услышали только на подходе к своей улице. Не зная в точности, кого убили, Степанида опрометью вбежала во двор и, распахнув дверь избы, остановилась в изумлении. На кровати лежал Борис Абросимов с забинтованной головой, а подле него на стуле сидел без рубахи ее сын. Глубокие кровавые рубцы багровели на его спине.
– Вы