Роман Игнатьев
Ихор
© Роман Игнатьев, 2025
© Оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
Издательство Азбука®
* * *
1
Морозный рассвет, туман.
В стекло постучали. Фома съежился на заднем сиденье, точно потревоженный паук. В окно просунулась бритая морда в фуражке. Фома стряхнул с себя невидимый пепел и взялся за ручку стеклоподъемника.
– Давно в овраге кукуешь?! – спросил капитан полиции.
– Ночью сорвался. Скользко, – ответил Фома.
Полицейский осмотрел потрепанный салон, шмыгнул носом и обернулся.
Грохотала колонна военной техники: бесконечная охряная многоножка тянулась на запад, к столице и дальше: там для нее приготовлено место, где настанет час разбиться на пульсирующие шматки и расползтись по черным углам. На бэтээрах сидели солдаты и смачно курили, то и дело поправляя автоматы.
Светало, и сквозь низкие облака пробивалось слепящее алебастровое солнце. На широком поле под обрывками туманной пелены высыхала земля, влажная и податливая.
Грузовик вытянул из кювета старенький «рено» и, отцепившись, уехал. Фома осмотрел машину – пара пустяковых вмятин – и сел за руль.
– А чего тут дрыхнул-то? – спросил капитан.
– Вспотел, потом знобило. Температура поднялась. Простудился.
– Бухой был? Или вещества принимаешь?!
– Не практикую и не употребляю, гражданин полицейский.
– Пластик давай, паспорт, все сюда!
Рассматривал долго; изучал худое лицо на фото, сравнивал с раздавшейся рожей напротив: волос меньше и землистый цвет лица. Вернул документы и проверил багажник, запаску, посветил фонариком в распахнутый бардачок и на днище машины.
– Ну-ну. – Полицейский цокнул языком и спросил: – В курсе, что можешь застрять в Костугае?
– Не хотелось бы.
– Вообще-то, приказ не впускать, – сморщился капитан, ожидая возражений. Но вдруг передумал, вырвал у Фомы паспорт и глянул на место рождения. – Здешний, что ли?
– Деда хоронить еду, – соврал Фома.
– В области неспокойно, так что береги башку и не дрыхни за рулем, – смягчился капитан и грохнул ладонью по крыше. – Кати отсюда!
Колонна все ползла, появились зенитные установки, им не было числа. Полицейский залез в служебный «форд», включил мигалку и поторопился вслед за техникой.
Фома со второй попытки завел машину – аккумулятор давно под замену – и свернул с обочины на пустое и мокрое от ночного дождя шоссе. Его «логан» разгонялся медленно, чертыхаясь пластиком гремучего салона. Впереди замаячил указатель «Костугай» – сто семьдесят шесть километров.
На Фому навалился невыносимый кашель; холод въелся в кожу и кости. Футболка промокла от пота, надо бы поменять. Фома выругался и свернул на АЗС. Порылся в сумке, нашел сухую майку и переоделся. Кожа покрылась мурашками, снова набросился кашель, Фома прослезился. Не от обиды или боли, просто таким неистовым и приставучим был этот кашель. Болезнь бралась за него всерьез. Хлебнув из термоса лимонного чая, он снова уселся за руль. Сентябрь ему не благоволил, после ночного ливня туман застлал дорогу.
2
Позади «логана» осталась помпезная въездная стела, украшенная голубями и торгашескими баркасами. Погода окончательно испоганилась, над дорожной лентой выстилалась беспробудная серь. Машина остановилась напротив кафе «Кормилец», где когда-то подавали крафтовое пиво, варившееся на заднем дворе. Внутри воняло чесноком и кислым тестом. За широким сосновым столом обедали дальнобойщики. Официантка Марина встретила Фому наглой улыбкой.
– Какие люди в Голливуде! Проездом иль погостить?
– Почем манты, Мариш?
– Извиняй, но мантов нету.
Фома сощурился, снял куртку и прошел в туалет. Справив нужду, он решил покурить, но вспомнил, что не покупал про запас, да и врачи ему запретили, угрожая раком легких. Фома плевал бы на них, но кашель по морозцу становился тяжелее. Он сполоснул усталое лицо, напечатал в мессенджере жене пару слов – «доехал, не волнуйся» – и вернулся к бездельничающей Марине.
– Чего ты тут? – спросила она.
– Дед у меня помер.
– На похороны приехал?
– Не, уж полгода как в гробу лежит.
– Наследство, значит, делить?
– Не, все не то. – Он помедлил и ответил: – Вообще-то, по работе.
Нутро его запросило коньяка. Выпьет, заснет за рулем и втемяшится в полированный зад какого-нибудь бедолаги. Или в столб, и башкой расшибет стекло, крови натечет – потом убирать замучаются. Такие скверные мысли да поутру. Фома встрепенулся.
– Вареники-то хоть есть? – спросил он.
– Ага, – кивнула Марина. – С картошечкой.
Вместе со слякотным воздухом дальнобой в кожаной куртке впустил в кафе пришлую псину, лохматую и костлявую. Она жалась к мужику и скулила. Дальнобой пнул пса в сторону Фомы и зыркнул так, словно прочитал его мысли и готов был ответить кулаками. Собак Фома любил с детства. Родители животину запрещали, и тогда они с пацанами смастерили шалаш на болоте и прикормили болтавшуюся в окрестностях дворнягу. Дворняга жила у них все лето, жрала сосиски, батон и макароны по-флотски. Пса кликали Вандам, и он отзывался. Возможно, у клокастого скитальца имелась тысяча имен и каждое он помнил и отвечал любому, кто эти имена изрекал.
Фома взглянул на тощую дворнягу, крутившуюся возле дальнобойщиков. Они громко спорили о диаметре шин, маршрутах, зарубежной политике. Один водила выудил из тарелки с борщом кусок костлявой свинины и бросил на пол. Собака с чавканьем сожрала подачку.
– Как дочурка? – спросил вдруг Фома, дожидаясь заказа.
– Только о папке и треплется. Но я ее хрена с два ему отдам! – Марина тяжело вздохнула, поправила передник. Ее свинцовое лицо иссохло, глаза неясного цвета словно провалились вглубь черепа. Она не была даже мимолетно привлекательной. Вещала тягуче и тоскливо: – Папке ее все мозги скоро отобьют, а он, дурень, радуется.
– Тиктак до сих пор дерется?!
– Не зови его так! – Она помрачнела.
Мужик в кожанке встал из-за стола, сунул в зубы сигарету и, проходя мимо пса, дал ему носком в бок. Дворняга взвизгнула.
– Приют собачий где тут у вас? – спросил Фома.
– Городская псарня на Высоцкого вроде есть. Хотя там умиральник, кормят чем попало. И в колхозе у Заруцкого, это на Сермяжках, за городом.
– Напиши, куда ехать.
Подоспели вареники. Фома запихнул в себя полпорции, откашлялся и побрел к выходу. Оставшиеся вареники отдал псу, приманил его и вывел на улицу. Мужик в кожанке спрыгнул с подножки своей «скании», закурил и поплелся в сортир. Фома почесал у дворняги за ухом, убедился, что не цапнет, и предложил прокатиться.
Распогодилось: сквозь тучи пробивалось робкое солнце, пусть сырость и выстуживала ноги. По шоссе промчался очередной полицейский кортеж, на сей раз в сторону города. Фома решил наказать живодера, подобрался к фуре и, вынув из кармана куртки