– Нужно спросить у Хариты.
– Подожди. – Он обнял Полину, тело ее дрожало, на лбу выступила испарина. – Нужно сбить жар. Навскидку тридцать восемь.
– Пофиг! Я еду к старухе за ответами!
– Не пущу в таком состоянии!
– Забота твоя мне никуда не уперлась! Не мешай! – Полина вскочила с постели и пошатнулась. Фома подхватил ее и уложил обратно.
– Поля, солнце, отдыхай. Я съезжу к ней за расчетом, вот и спрошу. А ты полистай еще дневник Крейта, вчитайся внимательно. Уверен, какие-то моменты ты трактовала коряво. Я же прав, милая?
– Ути-пути, «милая» – брось, не называй меня так. Наш трах еще не делает тебя моим муженьком. Впредь я не хочу слышать такую гадость, уяснил?!
Фома обещал никогда с ней не ворковать, обращаться по имени-отчеству и быть крайне осмотрительным в нежных проявлениях. Однако затем Поля потребовала одно простое условие:
– Не испаряйся так внезапно, Фома. Очень-очень страшно представлять, как ты где-то кормишь червей или крыс. Я прям вою сразу, хоть ты и мудак. Слово даешь?
И он дал зуб, щелкнув ногтем во рту, что перед исчезновением обязательно напишет ей сообщение. Она ворчливо пнула Фому в бок и отвернулась к спинке дивана, попросив: «Не играй с каргой, она знает чатурангу. Мне одноглазый рассказал. А тот, кто ведает чатурангу, владеет мыслями других людей. Бог Один херни не посоветует».
>>>
Оставив фургон неподалеку от искривленной накатанной колеи, Христофор погрузился в лес, сшибая ветки и прикрываясь от их инерции рукавом. Христофор пыхтел, злясь на брата за позднее предупреждение: Аркаша только утром осмелился заикнуться, что недоносок Фома Бессонов вытягивал из него координаты логова фон Крейта.
У землянки Христофор обнаружил изуродованный хищниками труп Володи. Христофор сплюнул и спустился по лестнице – ни волков, ни барона. «Ваше сиятельство!» – окликнул его Христофор; от шкур несло человеческим потом, от фон Крейта пахло иначе. Христофор проверил подсобку и не нашарил записей, оформленных в толстую книгу. Выбрался наверх и обошел округу, встретив высохший труп Игоря фон Крейта. Христофор в сердцах врезал ему по голове сапогом, череп хрустнул и провалился, вытекла черная жижа.
Около часа Христофор потратил на уборку замерзшего трупа в непроницаемый плотный целлофан. Труп был легче пуха и не требовал усилий, когда мужчина тащил его к фургону. Закончив погрузку и обнаружив Сеть, Христофор сделал звонок: «Рита Евгеньевна, мои соболезнования. Не убивайтесь, он давно об этом заикался. Простите, да. – Он слушал чужую речь и не смел перебивать, затем сказал: – Ублюдок Фома. Не сомневаюсь. След от выстрела, орудия не нашел. Как быть? Разумеется, улажу. Барон оставил пару литров ихора и никаких писем. Понял вас, Рита Евгеньевна, сделаю». Христофор нашел другой номер и произвел вызов: «Хаев, не бурчи, есть сладкий приз для твоего удовлетворения». – «Излагай!» – «Готовь плечи для новых звезд, только моей рачительностью и живешь, засранец. Через час буду у тебя и все растабличу». – «Взбудораженный ты и болтливый. Сижу на жопе ровно и жду в кабинете!»
>>>
Перед пансионатом клубился горький дым от сгорающей листвы, дворник намел несколько высоких куч, которые теперь сжигал. Отмахиваясь от цепкого смога, Фома прыжками добрался до крыльца пансионата и, отворив массивные двери, юркнул вовнутрь.
Примелькался за полтора месяца Фома, и с ним кивками здоровались медперсонал и некоторые старики. Поднявшись к Харите, Фома встретил на дверях Заместителя Христофора. «У себя Рита Евгеньевна?» – «Спит». – «А ты чего здесь пасешься?» – «Стерегу». – «Псина недобитая», – высказался Фома, и, когда Заместитель напал на него, отвечая на оскорбление, Фома задействовал арбалет из болтавшегося за плечами рюкзака и пригрозил. «Гонишь!» – брал на испуг Заместитель. Фома хмыкнул и надавил на крючок, пронзив противнику стрелой колено. Мужчина заорал, и Фома прописал ему штрафной удар в челюсть, заставив заткнуться. Проверил пульс, и, убедившись, что жив, Фома прошел в апартаменты старухи, где был накрыт скромный, но богатый стол; бывает такое противоречие, когда яств мало, но все они чересчур дороги, особенно в эпоху блокады. Кролика затушили, картофеля наварили и сложили трехслойный печеночный торт. Рядом с Харитой восседал импозантный мужчина, но при виде Фомы он подскочил и спешно убрался, тысячу раз извинившись перед хозяйкой. Оставшись наедине с прислугой и Фомой, слепая Харита прожевала крольчатину и, утерев жирный рот салфеткой, гаркнула:
– Истукан стоит! Гляньте на болвана! Он еще не знает, что остров горит и что скоро от его величавой огромной башки останутся уголечки! – Харита пригубила красного вина и выбросила тонкую ладонь. – Сядь, болван! Мой распорядитель – Христофор, – нет его сегодня, так что плата подождет. Но ты и не затем пожаловал.
Фома присел на кресло с вензелями, которое раньше от него почему-то убирали в сторону, устраивая на простеньком офисном стуле с линялой обивкой.
– Отобедаешь со старухой? Не отказывайся, у меня есть гордость и понимание. Если бы дорогой Игоречек расхотел помирать, он бы сожрал тебя заживо. – Харита обратилась к прислуге – грузной женщине в переднике, – распорядившись принести тарелку жаркого для гостя. – Обидишь, если не соизволишь присоединиться!
– Почему для ведения записей выбрали меня?
– Аркадий увидел тебя аккурат с Полиночкой. Скрывать-то уж нечего, дневник-то умыкнул, а прочитал? Если так, то все знаешь. И дед твой был славным собеседником. Сошлись карты, чего бы и не позвать.
Несмотря на разогревшееся солнце, шторы в зале были задернуты. Мерцали тусклые чахоточные лампы, имитируя теплоту свечей. Музыка звучала совсем тихо – трудился запрятанный в угол граммофон, наигрывая середину Седьмой малеровской симфонии.
– Барон Игорь фон Крейт открылся мне по своей инициативе. Книгу я забрал, он попросил ее схоронить. И кое-что вам передать. – Фома положил на стол записку от фон Крейта и уселся обратно, попутно спросив: – У вас очередной праздник наметился?
– День рождения, сынок! Мне миновал двадцать пятый год. Условности прочь – отбросила первую сотню, – говорила Харита, бодрясь. Фома впервые видел в ней силу слова и охоту на позерство. Прислуга шепнула про записку и, получив указание читать, взяла и продекламировала содержание зычным манером.
Харита задумалась и сказала:
– Не замордовать, ну-ну. – И, пожевав нижнюю губу, спросила: – Его кровь и впрямь почернела? Что ж, тогда я могу понять старого соратника.
Прислуга внесла жаркое; аромат выбивал слюну, и Фома вспомнил, что толком не завтракал. Харита подняла бокал:
– За долгую-долгую жизнь без мучений!
– Отравить меня удумали? Не куплюсь! – Фома отодвинул блюдо.
– Отнюдь, молодой человек, я выражаю благодарность. Отобедай со мной, прими похвалу и щедрые премиальные, которые я добавлю к основной плате. В смерти Игоря нет виновных, кроме самого Игоря; ты фиксировал нашу