– Не поймешь, – отмахнулся Фома.
– Куда уж нам. – Убрав блокнот и взяв в кулак скомканную пачку от сигарет, Дюков сказал на прощание: – Буду жопу рвать, чтобы тебя не упекли в «Черный дельфин» или вовсе не расстреляли. Слово офицера.
– Веришь, значит, что не я всех замордовал?
Дюков показал ротфронтовский жест и вышел без ответа.
Спустя несколько дней Артему позвонил психиатр, осматривавший Фому. «Ой, ну здрасте, – раздался в трубке железный женский голос, – вы тот самый следователь, который Бессонова ведет? Нет? А, вы друг его? Ничего себе друзья нынче у психопатов. Ладно, до свидания». – «Прр, не вешайте трубку, – тараторил Дюков, сворачивая на обочину, – скажите, что с ним? Нашли наркоту?» – «Мы с коллегой провели тесты, взяли анализы и долго с вашим другом разговаривали. Значит, наркотических средств не обнаружено. Никаких. Кровь чистая, но странная, с примесью первой группы, хотя у клиента вторая положительная. Будто ему переливание делали. Не в курсе? Нет? Ладно. Пациент подвергся сильному гипнозу, отравлению и внушению, отчего рассудок его помутился и нынче пребывает в тумане. Если проще, Фома Бессонов сходит с ума и видит галлюцинации. Какого рода? Ему являются кровавые бароны, черти в злобных масках и монгольские всадники. Общий бред, который можно связать с хобби, – в его квартире нашли фигурки разных воинов, Бессонов их раскрашивал и коллекционировал. Кашель? Нет, при нас он не кашлял, да и флюорография не обнаружила никаких патологий. – Ее речитатив запнулся, но вскоре восстановился и заиграл с новой силой. – Еще он твердит, что какая-то старуха подсунула ему мертвечину и что в камере его кормят человеческим мясом. Мы не поленились проверить – это, разумеется, вздор. Вылечить? Трудно, и для этого нужны условия – палата, койка, уход и препараты. Возможно, вы знаете, был ли у Фомы травмирующий опыт в детстве или подростковом возрасте?» – «Не знаю, дружим не так давно». – «Понятно. Что ж, его разум дряхлеет, навязчивые идеи усугубляются, он отказывается от еды и слабеет. Если не принять меры, он умрет». – «Как считаете, он может быть нашим маньяком?» – «Запросто. Но решать не мне, а суду. Но я бы перевела его в психиатрическое отделение». – «Чтобы понаблюдать? Как за мышью?» – «Ну, знаете. Всего доброго», – женщина отключилась. Дюков повертел в пальцах телефон и вбил в навигаторе заученный с утра адрес.
>>>
Полина вырвалась из пут вымокших и остывших простыней, будто из гигантского паучьего кокона освободилась. Взялась, ослабшая, читать заново, конспектировала и рисовала связи. Наконец захлопнула фолиант, подобно колдовской чернокнижнице – шумно и с пылью, – заварила пуэр. В голове роилось и жужжало, тревога липкими лапками сновала по чувствительной коже. Приобретенное шокирующее знание щекотало нервы и мешало расслабиться. Полина звонила Фоме, но безрезультатно. Когда температура пошла на повышение, она выпила жаропонижающее и легла в постель, укрывшись двумя одеялами, чтобы выжать из тела пот и остатки заразы. Вскоре, сама того не заметив, она крепко уснула.
А пробудившись, осознала, что абсолютно здорова. На крыльце топтался человек и давил на звонок; Герда хрипела и надрывалась – гость ей не понравился. Запрыгнув в штаны и обернувшись толстым пледом, Полина выбралась на воздух, который чуть с ног ее не сшиб – так она ослабла. «Полина Поливанова?» – спросил Дюков, с опаской посматривая на поседевшую овчарку. «Ну допустим. Стой, я ж тебя знаю, ты мент – друг Фомы». – «Точно так, – хмыкнул он и добавил: – У меня плохие новости». – «Не-не-не! – Она ломанулась в дом, как вурдалак от распятия. – Уходи! Фома позвонит мне сам и все объяснит! Свали отсюда!» – «Полина, он не позвонит!» – кричал ей Артем Дюков. «Погиб? Убит?» – «Он в тюрьме. И ему херово». Полина остановилась и, поразмыслив, махнула Дюкову, чтобы он заходил в дом. «Долгий разговор?» – спросила она. «Не короткий», – буркнул Артем и под надсадный лай Герды вошел в прихожую старого коттеджа.
Трудный выбор – гнусный рацион – безумие – разбитое пенсне – лохматый пес – камлание – спор богов – дорога на Угру
В казармах глубокие и гулкие подвалы, приспособленные для горемык, томящихся в заключении. Игоря усадили в одиночку, но по ночам он слышит кроткие стенания и молитвы. Тут холодно, несет смрадом и плесенью. На стенах выцарапаны послания к будущим сидельцам, есть и бодрящие, призывающие не терять надежду, но большинство из наскальных записей сетует о нелепости обвинений и самодурстве. В Игоревой клетушке нет никакой мебели, только циновка и драное покрывало. Отхожего места тоже не предусмотрено, но для большой нужды молчаливый двухметровый монгол два раза в сутки заносит в клетку ведро. Вместе с монголом приходит черный пес неясной породы, который стережет вход и страхует спину хозяина. Кормежки тоже нет, только питье раз в день – полкружки талой воды. Этого мало. Раны на лице Игоря затянулись сами собой, но виски все время болят, мигрень никуда не отпускает, а с припустившими морозами разыгрывается сильнее. Голод начинает подтачивать здравый смысл, разбухает живот и язык. На двадцать первый день заключения приходит Зипайло. Он тащит на привязи полуобнаженную Глашу, на ней лишь платье да сапоги. Поравнявшись с Игорем, Зипайло вешает на решетку фонарь, скидывает телогрейку и пробует острие ножа.
«Ты у меня нынче вместо обезьянки будешь, ублюдок, – говорит Зипайло и посмеивается. Глаша сидит на коленях и тихо плачет. – Смотри, защитничек, что сейчас будет. – Но сперва спрашивает: – Проголодался ли наш бравый доктор? Три недели без куска хлеба. Или безъязыкий Хулан тебя чем-то подкармливает? Нет? А потому что преданный, потому что я ему язык отхватил за пустобрехство, а начнет дальше перечить – хер оттяпаю. Хулан смекалистый парень, и пес у него тоже понятливый. А дружка-то тваво мы на кострище пожгли, сукой оказался. Вы тут пожаловали козни учинять, но малость просчитались, черти! В адские земли шагнули, здесь нет справедливости или мамки с сиськой, тут люди сразу обожженными рождаются, уразумляешь? И выживают звери да погонщики скота». Договорив, душегуб стаскивает с Глаши платье, оставляя ее нагой. Девушка дрожит, как перепуганная кошка, но не сопротивляется; ее кожа иссиня-черная, в кровоподтеках и ссадинах. Глаша шепчет, но Зипайло перебивает ее размашистой пощечиной. Девушка ладно сложена – тяжелые широкие бедра и большая грудь, за которую Зипайло берется по-хозяйски, интересуясь у Игоря: «Какую выберешь, правую или левую?» Сплевывает и разворачивает Глашу спиной, изрешеченной розгами. Теперь он хватает ее зад и снова вопрошает: «Какую отведать хочешь? Левую или правую?» Игорь бросает проклятие, а Зипайло хохочет. Потом начинается ужасное. Игорь подозревает,