В канун праздника Навруза приходит Хулан; мохнатый пес ждет у дверей казематов. Хулан светит масляной лампой на стариковский труп и, сокрушаясь, мотает своей громоздкой головой. Взваливает труп на плечо и отворачивается; фон Крейт подскакивает к Хулану со спины на четвереньках и пускает пулю из люгера ему в затылок. Когда монгол валится с ног и огонь гаснет, фон Крейт ощупывает второпях ноги и, найдя засапожный кинжал, вспарывает им набросившегося пса. Животина скулит, конвульсирует и погибает. Фон Крейт раздевает Хулана и, натягивая его рубашку, дэгэл с шерстяной подкладкой, сапоги и малгай, льет слезы от испытанного счастья защищенной плоти и рычит от скопившейся ярости и кромешного горя.
Степь еще в сумерках, едва светает; фон Крейт глотает пропахший кострами воздух и облизывает сухие губы, ему хочется пить. Найдя коновязь, он выбирает крепкого буланого коня и проворно взбирается на его спину. Солдаты окрикивают его, но фон Крейт прижимается к конской спине и пришпоривает, увещевая шепотком нового знакомца не дурить. Буланый прядает гривой, но слушается и переходит на рысь, удаляясь к одиноким сопкам. Крики за спиной фон Крейта стихают, подспудно он ждет погони и выстрелов; скачет уже несколько часов, пересекая безбрежную недружелюбную степь, а вокруг ни души. Фон Крейт позволяет себе придержать коня и дать обоим передышку. Спешившись у родника, он, причмокивая, напивается. Поит коня. Инстинктивно выбирает направление и выходит к уртону [27]. Там ему объясняют, в какой стороне Урга, и предлагают накормить, но фон Крейт жестом отказывается и скачет дальше.
Ночью он заходит в крохотную деревню и встает на постоялом дворе, обещая отплатить люгером, который прихватил с собой, удирая из Даурии. Язык его закостенел, поэтому объясняется он звуками и жестами, притом не слишком осознанно, пребывая рассудком в гнусном мареве. Пожилая женщина кивает постояльцу, топит баню и вычищает Хулановские вещи, определенно великоватые для гостя. Утром барон Игорь фон Крейт убивает пожилую хозяйку и съедает ее больное сердце, обжарив его края на костре. В полдень фон Крейт усаживается на буланого и устремляется на поиски Урги.
* * *
Скитаясь и вспахивая конскими копытами пустынные версты, фон Крейт все же находит неподалеку от столицы на берегу замерзшей реки Хатун-Туул заснеженный и одинокий гэр Октая. Шаман встречает знакомца за подледной рыбной ловлей; узнает не сразу: слишком фон Крейт оброс и похудел, слишком гневным и грубым стал его взгляд.
Обнявшись, они идут в тепло; Октай угощает рисом и вареной рыбой, но Крейт отказывается от пищи и справляется о Рите. «Ушла в Ургу на службу к русскому торговцу, который не пожелал возвращаться в полыхающий Петроград, – объясняет Октай и придирчиво разглядывает заострившееся лицо фон Крейта, его иссушенные голодом пальцы, будто вымазанные в несмываемых чернилах. – Рита обучилась печатать на машинке и набирает документы, встает за прилавок. О ней заботятся приличные люди, можешь быть спокоен. Но что стало с Климом?» – «Сожгли», – бурчит фон Крейт. Октай кивает и предлагает следующее: «Позволь мне провести обряд. Он не излечит тебя, но будет сдерживать мангыса, засевшего в твоем нутре. О боги, что же с тобой творили эти нелюди! Вот они мертвецы, а не та семейка на пароходе!» Фон Крейт выпивает чай и засыпает.
В самый поздний час криками и бубном будит его Октай и волочит за волосы на стылый воздух, где горят вставленные в землю полукругом кострища. Шаман облачен в обрядовый костюм, из волос его торчат перепачканные свежей кровью перья. Шаман оставляет фон Крейта внутри очерченного полукруга и принимается за сакральный танец, подгоняя движения ударами в бубен. Мир вокруг Крейта рассыпается и размывается, гортанные звуки шамана ошпаривают и язвят, стискивают внутренности и заставляют опорожнить кишечник. Танец не кончается, камлание нарастает и укрепляется: огни костров полыхают ярче. Алтарь с разложенными конскими костями принимает сжавшегося от страха фон Крейта. Перед его взором больше не шаман, а лохматое исполинское божество высотой с Куйтэн-Уул [28], и оно кружит звезды и завывает космическими ветрами, обращая духов и демонов других верований в прах. Божество напитывает плоть прокаженного священным кушаньем – боодкхомом, в котором мясо табарганов перемешано с плотью самого Эрлика – бога смерти и самодержца подземелья. Фон Крейт рвет в хищническом вопле обожженную ритуальной трапезой глотку и теряет сознание.
На заре барон фон Крейт пробуждается; его кости ноют, в животе зияет голодная дыра, саднит горло. Укутавшись в овечью шкуру, исхудавший Крейт высовывается из гэра, закрываясь ладонями от слепящего солнца. Октай нюхает табак и вычесывает керуланской вороной лошади гриву. Увидев друга, Октай радуется, что Игорь выжил. Мучился пятнадцать лун, бредил и умирал, воскресал и просил напиться. Осунулся как, ослаб. Октай обещает, что после его настоев боли утихнут. Но привязанность вскоре займется вымогательством, и те ночи будут невыносимыми, но их нужно перетерпеть. «Привязывай себя, – научает Октай, – обездвиживай, но не поддавайся чудовищному порыву».
– Есть поверье, что мифические божества когда-то делили эти земли, – говорит Октай, перебирая наловленную рыбу. Фон Крейт сидит на снегу и смотрит на взгорья и чистое небо. – А с приходом новых религий, – продолжает Октай, – некоторые боги смириться не смогли, объявили вздорные лета и обратили подручных из мирского люда. Так вместе с Ясой Чингисхана, священным сводом законов, появился культ ихора – цусны шутлэг. Мои предки входили в культ, и я унаследовал это право, пока не отрекся от бога смерти, которому культ служит и поныне. Ты видел культистов – на них были синие маски обреченных, готовых на гибель ради веры. Но все же Эрлик мирно правил степными краями, однако вместе с Вайрочаной пришел и Джамсаран – тибетское божество войны и фанатичный защитник буддизма. Как и водится, между богами вспыхнула вражда, проявившаяся в сожженных